Table-Talks на Ордынке - [9]

— Это — особняк Ротшильда. Петров, привыкший к реальностям послереволюционной России, спросил:

— А что здесь теперь?

— Как что? — удивились австрийцы. — Здесь живет Ротшильд.

Ильф и Петров были в числе литераторов, посланных из Москвы на смычку железной дороги под названием «Турксиб». (Это описано в романе «Золотой теленок»). Вместе с ними был писатель Эммануил Герман, который публиковался под псевдонимом Эмиль Кроткий.

Там состоялся торжественный митинг с участием столичных гостей. Председательствовал какой-то местный партиец, которому подсказывали фамилии выступающих, и он возглашал:

— Слово имеет писатель Евгений Петров. Когда настала очередь Кроткого, партийцу сказали:

— Сейчас будет выступать писатель Эмиль Кроткий.

Председательствующий ничего не переспросил, но объявил буквально следующее:

— Слово имеет некто Милькин Крот.

На одном из заседаний литературного общества «Никитинские субботники» литературовед Гроссман выступал с докладом о биографии А. В. Сухово-Кобылина и в частности о загадочной смерти его любовницы француженки Симон Диманж, которую нашли убитой. С докладчиком вступил в яростный спор, присутствовавший там юрист, также носивший фамилию Гроссман. Это дало повод Эмилю Кроткому огласить такой экспромт:

Гроссман к Гроссману летит

Гроссман Гроссману кричит:

«Гроссман! где б нам отобедать?

Как бы нам о том проведать?»

Гроссман Гроссману в ответ:

«Знаю, будет нам обед;

В чистом поле под ракитой

Труп француженки убитой».

Не могу не привести тут еще одно четверостишие Кроткого, Эти строки были написаны, кажется, в годы войны, но в нашей стране так и не утратили актуальности:

Забыв законы гигиены,

Г….. питаются гиены.

С гиеной сходны мы в одном

И мы питаемся г…..

В двадцатые и тридцатые годы в Москве процветал такой писатель Соломон Бройде. Человек этот обладал выдающимися способностями, но не литературными, а коммерческими. А так как писательство в этой стране на долгие десятилетия стало единственно возможной формой частного предпринимательства, то Бройде и стал литератором.

Вот характерная сценка, о которой рассказывал Ардов. В двадцатые годы напротив Моссовета стояла статуя Свободы. Так вот Соломон Бройде однажды рассматривая это изваяние, произнес:

— Нет, с этой дуры ничего не возьмешь… Тут он повернулся спиною к «Свободе» и взгляд его обратился на здание Моссовета.

— А вот здесь, — сказал он, — поживиться можно.

Он перешел Тверскую и через час вышел из Моссовета, имея два договора на издание книг. В те годы такое было вполне возможно.

Приятель моего отца и его сосед по Нащокинскому переулку, легендарный Матэ Залка рассказывал о вполне кафкианском происшествии, которому был свидетель. Залка и Бройде вдвоем пришли в банк, поскольку вместе занимались строительством писательского дома. Они оказались в просторном помещении, где стояло множество столов. Бройде огляделся и вдруг ударил себя ладонью по лбу:

— Вот память проклятая! Ведь я здесь служу…

Он тут же уселся за один из столов и стал принимать посетителей.

Дела Соломона Бройде шли настолько хорошо, что это, в конце концов, его погубило. Первым советским писателем, который обзавелся автомобилем, был Маяковский. Вторым — стал Бройде. Этого уже собратья по перу вынести не могли. О его махинациях появились сразу два фельетона. Один — в «Правде», а другой, кажется, в «Вечорке».

После этих публикаций, как и следовало ожидать, Бройде арестовали. На суде выяснились два любопытных обстоятельства. Во-первых, что он писал не сам, у него был литературный «негр», какой-то спившийся литератор, поляк по национальности. А посему персонажи книг Бройде носили имена — Лешек, Фелюсь, Зося…

Во-вторых, выяснилось, что «своих» сочинений Бройде толком не знал, читать ему было некогда.

Судья спрашивал:

— Вы помните, у вас в романе героиня Зося объясняется в любви Яну?..

— Зося? — переспрашивал подсудимый, — какая Зося?..

Некоторое время Бройде содержали в Бутырской тюрьме. В те годы там было налажено какое-то производство, и все заключенные работали. Необыкновенные организаторские способности Бройде проявились и тут. Пользуясь старыми связями, он организовал выгодный сбыт продукции, и по этой причине стал любимцем администрации тюрьмы, а потому внутри Бутырки мог ходить совершенно свободно.

Однажды Бройде зашел к начальнику тюрьмы. Того не оказалось на месте, и он попросил у секретарши разрешения зайти в кабинет и позвонить по телефону, и та позволила.

Бройде уселся за стол начальника и набрал номер генерального прокурора Вышинского.

Трубку подняла секретарша.

— Могу я поговорить с товарищем Вышинским?

— А кто его спрашивает?

— Писатель Соломон Бройде.

Через некоторое время послышался голос прокурора.

— Я вас слушаю.

— Андрей Януарьевич, с вами говорит писатель Соломон Бройде.

— Насколько мне известно, — прервал его Вышинский, — вы должны находиться в заключении.

— Да, я вам звоню из Бутырской тюрьмы…

— Позвольте, — удивился прокурор, — у вас в камере телефон?

— Нет, — отвечал Бройде, — я вам звоню из кабинета начальника тюрьмы…

— Так, — сказал Вышинский, — передайте, пожалуйста, трубку ему…

— Его сейчас нет, он вышел из кабинета…