Та, которой не должно быть… - [8]

– Меня сейчас больше беспокоишь ты.

Сашка приоткрыл один глаз, им и покосился в сторону Виталика, нехорошо покосился, с намеком. Но интонацию не окрасил враждебностью, как это зачастую бывает, когда наступают на его главную болевую точку, которую еще называют любимой мозолью, – на самолюбие:

– С чего это?

Виталий избрал единственно верный способ общения с ним – о серьезном говорить несерьезно:

– Ты не бодр, не спокоен, не выглядишь на все сто и кажешься нуждающимся в опекунах.

На языке вертелось еще одно словцо с частицей «не» – не добр. И это, к сожалению, правда. Но звание гомо сапиенса обязывает контролировать орган без костей, ведь «не добр» в трактовке молчуна будет оскорблением, а друзей, особенно с придурью, грех обижать. Сашка, однако, и тут промолчал, а это тревожный симптом. Нет, сегодня контроль ослаб, ведь и Виталию ничто человеческое не чуждо, он вспылил:

– Ты недоволен, что я заставил тебя поехать в Китай?

К слову, и все расходы оплатил, полагая, что Сашке тоже не помешает пройти краткий курс китайской терапии.

– Еще как доволен! – хмыкнул тот. – Где б еще я спал на матраце и прямо на глиняном полу, как в Средневековье? А где отыщешь на земле закуток без электричества и газа? Где б еще исхудал, поедая один рис и неизвестно какую живность на гарнир?

Виталий будто не заметил злого сарказма:

– А я надеялся, учитель Чэнь Лао поможет и тебе обуздать… м… темперамент.

– Мне с моим темпераментом и так хорошо.

– Угу. А другим не очень.

– Ну, знаешь! – возмутился Сашка, ибо Виталий не только попал на мозоль, но и потоптался на ней. – Скажи, зачем ты вернул Эдгара? Человек там прижился, кайфовал, сидя часами в медитативной позе и поедая баланду. Спускался с гор и пешком добирался в городок – по нашим меркам мегаполис, учить русскому. Его никто оттуда не гнал, он был счастлив! Тебе же понадобилось отобрать у него счастье с моей помощью. И меня отправил, как в тюрьму, – на матрац. И на две недели! А это, между прочим, мой отпуск, к тому же я не знаю даже английского.

– Учи языки, склероза избежишь в старости, – дал совет Виталий.

– Ты заставляешь всех жить по твоему хотению, что противоречит… э… гуманности. Где право выбора, м? Где оно?

– Рано или поздно все начинают тосковать по дому. Представь, вернулся б Эдгар годика через два-три, что его ждало бы? Новая адаптация? А работа? О нем же скоро забудут! Нет, мы с тобой (Виталий намеренно взял его в пособники, чтоб поменьше слышать несправедливых упреков) правильно поступили. Эдгару пора жить дальше, но здесь, в среде, где он вырос и устоялся, пора вернуться к работе, личной жизни…

– Ой, сколько заботы! Он тебя об этом просил?

– Друзей не просят. Год назад я опасался, что Эдгар не сможет пережить обстоятельства. Как сказал психиатр, его эмоционально-волевая сфера серьезно пострадала. Я отвез его к старику Чэнь Лао, он же погибал, мне его было жаль.

К сожалению, Виталий не догадывался, что внутри Сашки целое хранилище обид, реакция и удивила, и пробудила частицу сострадания:

– А меня не жаль? Почему, когда она ушла к нему, вы все до одного делали вид, будто ничего не произошло? Будто всегда так было, почему?

М-да, вопросы, выстраданные и не убитые образцовым лекарем – временем. Наверное, его, времени, было маловато. А в ответ сказать нечего, чтоб убедить: злого умысла против тебя не было ни у кого. И ведь действительно не было. А как следовало поступить тому же Виталию? Устроить обструкцию парочке, прогнать, заклеймить позором? Двое встретились, между ними вспыхнула искра, им было плевать на общественное мнение. Главное: они же не разрушили семьи, не бросили сопливых детишек, чтоб на влюбленных взвалить груз порицания. И Сашка принял перемены достойно, как подобает взрослому мужчине, если не считать охлаждения к образовавшейся парочке, что естественно. Но помнить столько времени, когда память следовало давно подчистить и примириться с утратами еще до той страшной ночи, – это смахивает на затяжную болезнь.

– В тебе достаточно сил понять и простить, – убежденно сказал Виталий, полагая, что после столь лестного отзыва Сашка притихнет. – Эдгар более тонко устроен, чем мы с тобой, ему нужна помощь и сейчас, и тогда. Он слишком любил ее, чтобы справиться с потерей в одиночку.

Не помогла лесть. Видимо, прошлые обиды в Китае обострились при близком контакте, когда один вид обидчика, ежеминутно мелькающий перед носом, вызывает бурю негатива.

– Я любил ее не меньше! – огрызнулся Сашка.

– Может, даже больше, – излучал миролюбие Виталий. – Но ты другой. То, что сможешь ты, не сможет он, я, Вася, Петя… И наоборот: что дано мне, не под силу тебе. В конце концов, пойми хоть сейчас: это был ее выбор, ее! Извини, запретить ей спать с Эдгаром никто не вправе был, да и не смог бы.

– Если б она была в ту ночь со мной…

– Ничего ты не сделал бы, Ялишаньда.

– Не обзывай меня по-китайски! Сыт я экзотикой.

Виталий остановил машину у въезда во двор многоэтажек, но не дал выйти Сашке, придержав его за руку:

– Ты сам согласился поехать, что же случилось за это время?

Тот отвернулся к окну, наверняка пожалев о минутной слабости, свойственной всякому эмоциональному человеку, теряющему в пылу контроль.