Та, что гуляет сама по себе - [3]

Ей пятнадцать лет, и она самая счастливая девушка на свете. Она замужем за любимым, нет, обожаемым человеком, и не просто человеком, а Таришем из рода Морли, княжичем провинции Озёрной. Ну, она ведь и сама ведь принцесса — из древнейшей династии Бьорков. Правящей династии Вольного Волшебного Королевства Аллиграна. Таким образом, в будущем они с Ташем будут править Долиной, и теперь уже их дети будут принцами и принцессами…

Однако не все их подданные ликуют. Один человек провожает пару внимательным, чересчур внимательным взглядом.

Хотя — это и не совсем человек.

Бьорки почти уже тысячу лет правят Королевством. Вот только в последнее время до ушей её отца стал доходить слух, будто Шейлиреар Дарфул, — представитель одного из древнейших родов провинции Окраинной, — недоволен своим королём. И даже смеет утверждать, что в далёком-далёком прошлом страной правил его предок, Дарфул, а Бьорки вероломно расправились с королём и захватили престол… И потом — где это видано, чтобы престол наследовала многоликая нечисть?

Ну да, Мариэль не повезло родиться в Ночь Середины Зимы. В ночь с двадцать первого на двадцать второй день снежника, самую длинную в году, в то время, пока часы бьют полночь — в то время, когда каждый новорожденный обречён стать оборотнем. Но… ведь с этим смирились все. Раз уж её мать не могла подарить королю другого наследника — лучше принцесса-оборотень, чем отсутствие принцессы вообще. Правда, в случае с Хартом Бьорком король-оборотень нехорошо закончил, но это когда было, и потом… она в любой ипостаси прекрасно владеет собой. Родители действительно в ней души не чают. И Таришу всё равно, кто она, он любит Мариэль такой, какая она есть — лишь смеётся "чур, на меня коготки выпускаешь только фигурально". И не такое уж это проклятие, оборотничество, даже старик-архидэй так сказал, вот уж кто должен против всякой нечисти быть. И помолчал бы этот Шейлиреар, уж весь двор знает, что он тёмной волшбой балуется, и живёт больше века, наверное, — никто даже не помнит, — а всё мужчина в полном расцвете сил, чтоб его… Как и все маги, впрочем.

Ну да это всё неважно. Отец что-нибудь придумает.

А их сейчас ждёт бал, а потом — наступит ночь…

…Ты должна бежать, Мариэль!

— Я без тебя не уйду!

Проклятый Шейлиреар всё же подтолкнул народ к восстанию, и толпа мятежных рыцарей, волшебников-предателей и разъярённых горожан ворвалась в замок, убивая всех на своём пути. И её любовь, её жизнь, её Таш собирается бежать на выручку тем, кто сражается внизу, — без доспехов, без кольчуги, с одним лишь мечом!

— Они уже на лестнице! Сейчас единственный путь из этой башни — через окно, и ты можешь обратиться птицей и улететь, а я — нет!

— Я останусь здесь!!

— Они убьют нас обоих, вот и всё!

— И пусть!!! Я… без тебя… — голос срывается в рыдания.

Ну почему, почему, почему им было отмерено три месяца? Всего три месяца светлой и счастливой жизни?

Таш берёт её руки в свои. Тихо смотрит в глаза:

— Мариэль, ты должна жить. Ради нашего ребёнка.

Из-за двери, с винтовой лестницы доносятся крики…

Она всхлипывает:

— Я…

— Да, Мариэль. Ты моё сердце, ты — моя жизнь. И он — тоже. Пока вы будете жить, я всегда буду с вами… Я всегда буду с тобой.

Мариэль плачет. Он лихорадочно целует её щёки, губы, шею. Отстраняется резко, будто боясь, что ещё миг — и не сможет.

— Если ты допустишь, чтобы вас убили, я никогда тебя не прощу, — он шепчет, но в шёпоте звучит сталь, — даже на том свете, где мы когда-то встретимся.

Миг, ещё миг она смотрит в его серебристо-серые глаза — а потом, рыдая, в последний раз обвивает его шею руками, касается губами губ и бежит к окну.

— Лети, — кричит он вслед, — лети так, чтобы обогнать свет!

Но она уже распахивает ставни и прыгает, оборачиваясь в полёте, и в обличье сокола летит быстрее стрелы, быстрее ветра — так быстро, чтобы не увидеть, как дверь распахнётся и в комнату ворвутся мятежники…

…Просыпается, просыпается!

Мариэль открывает глаза:

— Где я?

— Мы уж думали, ты не выкарабкаешься, — голос звучит нежно и ласково. Осторожная рука промокает ей лоб чем-то мягким и влажным.

Будто Мариэль снова семь лет, она болеет, а мама сидит подле её кровати, не доверяя фрейлинам, собственноручно меняет ей компрессы и рассказывает сказки…

Она откидывает одеяло, — безумно жарко, — оглядывается. Подле кровати, на трёхногом табурете сидит светловолосая женщина и комкает мокрое полотенце. Поодаль, у стенки, мнётся бородатый мужик. Сколько лет, не сказать — оба явно относятся к тому типу людей, которые вырастают в юношей и девушек, а потом, минуя промежуточную стадию, в каком-то возрасте вдруг обращаются в стариков и старух. И таковыми остаются очень, очень долго.

Лица обветренные, простоватые, одеты чисто, но просто, руки огрубелые, мозолистые…

Ясно. Крестьяне.

— Кто вы и где я? — голосом Мариэль можно бриться — с такими же нотками она обычно отдавала приказы.

— Ты в Прадмунте, милая. Деревне почти у границы Озёрной с Окраинной. Меня зовут Тара Фаргори, а это мой муж Гелберт.

Фаргори… Случаем не те сидроделы, которые сидр к самому королевскому двору поставляют?

— И… как я здесь оказалась?