t - [20]

— Вы хотите сказать…

— Я этого не утверждаю. Но существует и такая возможность. Вот представьте: жил когда-то в России великий писатель граф Толстой, который своей волей привёл в движение огромный хоровод теней. Быть может, он полагал, что выдумал их сам, но в действительности это были души бумагомарателей, которые, участвуя в битве при Бородино или ныряя под колёса поезда, расплачивались за свои грехи — за Одиссея, Гамлета, мадам Бовари и Жюльена Сореля. А после смерти и сам граф Толстой стал играть похожую роль. Вот сейчас он стал всадником в синем мундире, едущим в Оптину Пустынь. Мир, где граф с оружием в руках пробивается к неясной цели, придумывает Ариэль Эдмундович Брахман, которого после смерти ждёт похожая судьба. Поэтому нельзя утверждать, что Ариэль Эдмундович Брахман на самом деле создал графа Т., хотя он и является его создателем. Видите, никакого противоречия нет.

— Всё вокруг меня — ваша работа? И цыганский барон, и княгиня Тараканова, и этот сумасшедший солдат у церкви?

— На самом деле всё несколько сложнее, но для простоты можете считать, что да, — сказал Ариэль. — Люди и предметы в вашем мире возникают только на то время, пока вы их видите. А за всё, что вы видите, отвечаю я.

— Каким образом вы появляетесь передо мной?

— По методике покойного дедушки. Беру лист из рукописи, пишу на полях эти самые еврейские буквы, потом сжигаю лист, растворяю пепел в воде и пью её. И на некоторое время, граф, мы становимся реальны друг для друга…

В кармане Ариэля что-то мелодично прозвенело.

— Сжигаете лист из рукописи? — переспросил Т. — Позвольте, а из какой именно рукописи? У вас есть какая-то рукопись, магически действующая на мою судьбу? Какое-то моё описание, да?

— В следующий раз, — сказал Ариэль. — Сейчас, извините, придётся вас оставить. Можете переночевать в этом шатре, а утром… Метрах в ста будет дорога. Там вы найдёте попутную телегу. Здесь неподалёку уездный город.

— Ковров?

— Пусть Ковров. Потом, если что, переименуем. Отдохните денёк. Развлекитесь как можете. Ну и подумайте над услышанным.

Т. заметил, что сквозь локоть Ариэля стал виден ковёр на полу. Потом прозрачной стала его нога.

— Мы встретимся ещё?

Ариэль благосклонно улыбнулся.

— Несомненно. Ведь самого главного я пока не рассказал. Давайте завтра или послезавтра. В гостинице «Дворянская» — это единственное приличное место в городе. Я вас там найду.

VIII

Телега остановилась возле двухэтажного каменного дома с вывеской «Гостиница „Дворянская“».

Т. дал мужику-вознице монету, слез на землю, стряхнул сено с голубых рукавов и потянулся, расправляя тело.

— Ваше благородие господин полковник! — закричал привратник с крыльца. — Прикажете остановиться?

— Да, — ответил Т., не давая себе труда уточнить, что именно тот имел в виду. — Лучший номер.

— Сию секунду будет сделано, ваше благородие! Губернаторский приготовим!

— И ещё, — сказал Т. тихо и чуть виновато, — ты мне это, братец, водки принеси.

— Как не принести, ваше благородие! Мигом сообразим!

Через четверть часа номер был готов. Когда Т. вошёл в него, на столе уже стоял запотевший графин и серебряный поднос с закусками.

Т. успел узнать от коридорного: «губернаторским» номер называли потому, что в нём когда-то пытался повеситься губернатор, ехавший по высочайшему вызову в Петербург.

Номер и впрямь был роскошен по уездным понятиям, только мрачноват: его украшал огромный камин, который уместнее смотрелся бы в немецком замке, чем в провинциальной гостинице, а над камином висел огромный и, кажется, действительно старый портрет императора Павла (или его просто закоптило дымом).

Курносый и бесстрастный император походил на собственный труп, натёртый румянами и белилами, а его холодные презрительные глаза казались нарисованными на закрытых веках. Висок, куда ударила табакерка убийцы, был прикрыт нелепо подвёрнутой буклей парика — будто художник различил таинственные знаки судьбы сквозь парадный наряд государя.

В углу комнаты стояли часы необычной формы — это был полный рыцарский доспех с застеклённым животом, за которым поворачивались шестерёнки и качались какие-то стержни, словно символизируя надёжное, ровное и размеренное пищеварение. А в раскрытом шлеме вместо лица помещался небольшой белый циферблат со стрелками.

Налив себе стакан водки, Т. выпил, закусил блином с икрой и сел в расшитое павлинами кресло возле каминной решётки.

«К чему тут этот Павел, — подумал он, оглядывая комнату. — До чего, однако, похож на нарумяненного и заспиртованного младенца из Кунсткамеры… Чувствую, сегодня напьюсь, как никогда не напивался. Что, впрочем, несложно, поскольку я вообще не знаю, когда я прошлый раз напивался…»

Т. налил себе ещё водки.

«Неужели весь мир действительно есть то, что говорит Ариэль? Вот журнальный столик. Вот графин, в котором отражается окно. Вот гранёный стакан, похожий на спившуюся призму. Откуда он, собственно, взялся, этот стакан? Он возникает, потому что его описывает Ариэль. Но кто тогда его видит? Кто я сам? Неужели такой же стакан, только говорящий?» В дверь постучали.

— Ваше превосходительство, — раздался голос из коридора, — не прикажете ли подать бумаги и чернил?