t - [14]

— Послушайте, Ариэль, — сказал Т., — вы, как я понимаю, можете показаться в любом виде, в каком пожелаете. Почему вы решили стать куклой?

— Это намёк.

— На что?

— Вы постоянно спрашиваете, кто такой я. Но ни разу не спросили, кто такой вы. Приходится стать для вас зеркалом.

— Вы хотите сказать… — Т. почувствовал неприятный холодок под ложечкой, — что я кукла? Ваша марионетка, игрушка? Которая кажется живой только тогда, когда кукловод дёргает ниточки?

Кукла противно захихикала.

— Почти попали. Но ниточки, как вы видите, обрезаны, и марионетка действует как бы сама. Задумайтесь, чем она занята? Дерётся, стреляет, ведёт беседы со встречными, убегает от какого-то Кнопфа. Но ничего толком не знает ни про себя, ни про этого Кнопфа. Каждую секунду она ведёт себя так, словно движется к хорошо известной цели, но стоит ей задуматься об этой цели, и она с ужасом понимает — цель неясна…

— Почему бы вам не перестать морочить мне голову? — спросил Т., сжимая кулаки. — Покажитесь в своём настоящем виде. Можете вы?

— Могу, — сказала кукла после недолгого размышления. — Но вы будете разочарованы.

— Прошу вас, сделайте это.

— Сегодня уже нет времени.

— Тогда в следующий раз. Обещайте.

— Ну что ж, — вздохнула кукла и поглядела куда-то в сторону. — Пожалуй, и покажусь. А сейчас вам следует отдохнуть, граф. Завтрашний день вы почти полностью проведёте в седле. Набирайтесь сил и не мучьте себя раздумьями — скоро вы всё узнаете и так. Спокойной ночи.

Т. не успел ничего сказать в ответ — руки куклы, только что занятые мелкой жестикуляцией, вдруг бессильно повисли; прямоугольник рта отвалился вниз.

Теперь перед Т. чернел просто мёртвый кусок дерева с нарисованными пятнами глаз. Т. смотрел на него до тех пор, пока из темноты не появился цыганский барон. В его руках были два свёрнутых одеяла.

— Устраивайтесь на ночлег, — сказал он. — Утром вы получите вещи, которые велел передать вам оракул.

— Какие вещи?

— Форму жандармского полковника, — ответил барон. — Его оружие, кошелёк с деньгами и коня. И какой это конь… Мне придётся сделать над собой усилие, чтобы не перерезать вам горло ночью.

— А откуда у вас форма жандарма? И его лошадь?

— Та Лойко заборол. Не волнуйтесь, граф, всё произошло по-честному. Жмура мы по реке пустили, а барахло я хотел приберечь, но уж больно оно горячее, как бы весь табор не запалило. Да и не нужны свободным людям сапоги со шпорами. А вам могут пригодиться. Езжайте, а дальше что-нибудь подвернётся. Может статься, и найдёте свою Пустынь…

VI

Конь, белый иноходец, действительно оказался превосходным — только чересчур горячим. Сначала он попытался сбросить Т. на землю, но, почуяв опытную руку, подчинился человеческой воле.

«Интересно, — думал Т., несясь по пустому утреннему тракту мимо серых изб и придорожных лавок, — как лошадь чувствует разницу между умелым наездником и новичком? На что это для неё похоже? На ношу, которая бывает удобной или нет? Впрочем, поклажа тем удобнее, чем она легче… А если вес одинаков? Наверное, лошадь воспринимает разницу просто как смену собственных настроений. В одном случае она испытывает нервозность, в другом чувствует себя уверенно и спокойно. И, конечно, не догадывается, почему — это просто случается, и всё…»

Странно, но мысли о ночном разговоре не тревожили Т. Он вспомнил об Ариэле только раз, вскоре после полудня: белые ивы, стоявшие вдоль дороги, напомнили ему процессию великанов, которые неспешно брели из одной вечности в другую, помахивая множеством тонких серебристых рук, похожих на руки вчерашней куклы. Великаны были древними, добродушными и слепыми; их мелкие многозначительные жесты были адресованы неведомым существам, которые понимали когда-то этот язык, но уже давно вымерли. А слепые деревья не знали про случившееся и жестикулировали так же старательно, как много миллионов лет назад.

Обещание Ариэля сбылось — Т. действительно провёл весь день в седле. Когда солнце склонилось к западу, он остановился у маленькой железнодорожной станции, чтобы перевести дух и поесть в станционном буфете.

Половой, вёрткий малый с карандашиком, торчащим из кармана засаленного передника, внимательно оглядел молодого жандармского полковника, а затем, даже не скрываясь, сверился с какой-то сложенной бумажкой.

«Вероятно, — подумал Т., — там описание примет. Не следует спрашивать здесь про Оптину Пустынь — могут наврать или отправить прямиком в западню…»

Пообедав, он подозвал полового.

— У вас есть телеграфный аппарат?

— Есть, — сказал половой. — Желаете дать телеграмму?

— Нет, — презрительно бросил Т. — Просто пытаюсь сообразить, сколько у меня времени, любезный.

Половой осклабился, словно не поняв барской шутки, но по его покрасневшим ушам Т. понял, что попал в точку. Бросив на стол рубль, он вышел во двор, вскочил на коня и, не оглядываясь, помчался вперёд.

Вскоре дорога вывела в богатое село со свежевыкрашенной белой церковью. У церковной ограды сидел печальный одноногий солдат в полинявшем сером мундире.

— Не знаешь, где тут Оптина Пустынь? — спросил Т., нагибаясь к нему с лошади.

— Это про которую мужики бають? — переспросил солдат. — Которое недавно устроили заведение?