Т. 1: Стихотворения - [39]

Про улочку с Мадонной на стене

И темные ночные кипарисы.

Как хорошо, что люди мы, а не

Безглазые термиты и трихины,

Что радуемся небу – и луне,

Посеребрившей лавры и маслины.

В луне и листьях римская стена,

И вкусны минестроне и лазанья.

Такую ночь мы проведем без сна,

Беседуя о тайнах мирозданья.

И чувствуя задумчивую грусть

От звезд, луны и древней римской арки,

В честь вечности, и Данте, и Петрарки

Мы Пушкина читаем наизусть.

* * *

Сколько песка в мексиканском пейзаже!

Охра, агавы, и глина, и кручи,

Коршуны, солнце — и кажется даже,

Тени от кактусов сухо колючи.

Только у моря — ты знаешь, ты скажешь,

Только у моря, у синего, лучше.

Тоже песок, только мы подбегаем

К синей волне мимо чайки летучей.

Парус далекий касается краем

Тучи, просвеченной солнцем и раем.

Черные волосы — черная лава.

Профиль ацтека и смуглые плечи.

Вот и закат, золотисто-кровавый:

В жертву приносят, как юношу, вечер.

Смутно хотелось — бессмертия, что ли?

Может быть, даже и смерти хотелось?

Всё недовольно отмеренной долей

Глупое сердце, усталое тело.

* * *

Ну что же – не хочешь, не надо.

Прощай, уезжай, не жалей.

Не сердце, а гроздь винограда

В руке загорелой твоей.

Ну что же – не любо, не слушай.

Любовь – полуяд, полумед.

Прощальней, грустнее и глуше

Закат итальянский цветет.

Ну что же — что верно, то верно:

Я слишком красиво сказал.

В не очень красивом Салерно

Не очень красивый вокзал.

Ну что же — что было, то сплыло.

Инерция встреч и разлук.

Не скучно, Земное Светило,

Привычный описывать круг?

Ну что же – чем хуже, тем лучше.

Я тоже уеду — в Турин.

В отеле синьоры Петруччи

Никто не ночует один.

* * *

Между арок, пиний и кошек

Я опять бродил ротозеем,

И светился солнечный дождик

За торжественным Колизеем.

Самолет пролетал неслышно.

Луч наткнулся, в парах бензина,

На влюбленных под аркой пышной

Императора Константина.

Было грустно, что я — не молод.

Был осенний день без тумана.

Пролетел озаренный голубь

У большой колонны Траяна.

Луч веселый нимфу ощупал

У фонтана с мордой тритона.

Я зашел под могучий купол,

Всебожественный, Пантеона.

И другой был купол — в осенней

Озаренной, светящей сини —

И сочился свет через тени

Колоннад великих Бернини.

* * *

Приезжай в Афины рано –

Или поздно, в ноябре.

Нежной аркой Адриана

Полюбуйся на заре.

На Акрополе высоко

Маленький квадратный храм.

«Нет великого Патрокла»,

Но заря сияет нам.

Нет великого Софокла,

Доблестный убит Ахилл,

Но полнеба нам широко

Аполлон позолотил.

Вот куда, «по воле рока» –

Ах, чужая сторона!

А война совсем далеко,

Как Троянская война.

* * *

Огромно-серым одуванчиком

Стоял туман на дне долины,

И вот — громадным колокольчиком

Синеет ночь вокруг лагуны.

Оранжеватый шарик месяца

Висит, как ягода-рябина,

И, светляком мерцая, высится

Над ним огонь Альдебарана.

Большое переходит в малое,

И есть таинственное сходство,

И вещи образуют целое —

Искусству видимое братство.

Чернеют снасти корабельные,

Как бы засохшие травинки,

И тополя пирамидальные —

Как тени на моем рисунке.

* * *

В платье розовом метиска и

В майке розовой – креол.

В старом парке много писка и

Серый маленький орел.

Птичка-синька села близко и

Говорит мне: – Я спою

Что-нибудь доколумбийское

Про Колумбию свою!

В белой церкви Евхаристия,

В парке царство бедноты.

Здесь цветы всего цветистее,

И на дереве не листья, а

Только — желтые цветы.

Пусть над нами Ангел сжалится,

Ангел Жизни, Ангел дней,

Пусть блаженство продолжается,

Пусть нескоро — о, пожалуйста! –

Станет в сердце холодней!

* * *

На страшной высоте блуждающий огонь.

Осип Мандельштам

Как много синьки в небо вылилось!

Неаполь весь в огнях алмазных.

И небо над заливом ширилось —

Там тоже разгорался праздник:

Переливался в синем Сириус

(Он дивным светом сердце дразнит!) –

Кто научил в подлунном мире нас

Смотреть на звезды без боязни?

К еще неведомой галактике

Без страха тянутся лунатики —

С мечтой, мне кажется, такой:

Качнуть небесные фонарики,

Слегка потрогать их рукой.

А я гляжу (я их трусливее),

Как светятся суда в заливе и

Огни домов на горизонте

(Где близко — время Тита Ливия):

Вы их, лунатики, не троньте.

* * *

Почему-то вдруг приснится

Фараонова царица,

Сфинксы желтые пустынь:

Глаз огромный, длинный, близкий,

Опахала (одалиски?),

Груди черные рабынь.

Злыми змейками рыжеет

Золото на тонкой шее,

Рот рубиново-багрян.

Платье пламенно-янтарно.

Пахнет сладко и угарно

Сквозь сиреневый туман.

Ну, и что же? Чайной розой

Счастье (в Арктике морозной)

Расцветает без шипов?

Думаешь, еще не поздно?

Пышной и душистой розой

Расцветет еще любовь?

* * *

И по Дворцу венецианских дожей,

Среди парчи и бархатов кровавых,

Мечей, кинжалов, воинов суровых,

Я шел, не воин — беженец, прохожий,

И щерился Отелло темнокожий,

Испытанный в воинственных забавах.

В тяжелой мрачности Эскориала,

Где ожидалась дивная победа,

Плыла Непобедимая Армада

(Она непоправимо затонула) —

И здание суровое дрожало

От грозных кликов смертного парада.

И тот миланский грузный замок Сфорца

Как много битв, и стонов, и проклятий!

(Там со Христом, убитым, Богоматерь —

Работа Микеланджело — и Смерти.)

…Я слушал кровь слабеющего сердца,

Беглец, усталый от кровопролитий.

* * *

Там, где белела бурная пена, –

Темная тина.

Смутным обломком, образом тлена

Стала колонна.

След перламутра, след алебастра,

Мрамора, моря.