Т. 1: Стихотворения - [20]

И слился с пением и стаей

Глубокий отзвук тишины.

И так прозрачно-своевольно,

Так беззаботно, так шутя,

И просто, и совсем не больно…

(Я размечтался, как дитя.)

* * *

Жил да был Иван Иваныч:

Иногда крестился на ночь,

Вдаль рассеянно глядел.

Жил на свете, как умел.

Жил на свете как попало.

Много в жизни было дел.

Сердце слабое устало,

Сердце биться перестало.

В небе дождь вздыхал, шумел,

Будто мертвого жалел:

Влаги пролилось немало –

Видно, смерть сама рыдала,

Близко к сердцу принимала

Человеческий удел.

* * *

Вечный образ: счастье – ветер в поле,

Дым, растрёпанный дождём.

Мы живём в заботе, страхе, боли;

«Человек для слёз рождён».

На кого надеяться? На эти

Грозовые облака?

На глухое небо в смутном свете?

На лучи издалека?

На мерцанье над ночной дорогой,

По которой мы во мгле пройдем?

И в ответ – молчанье, да немного

Погрохочет гром.

* * *

А может быть, всё же – спасибо за это:

За нежность туманно-жемчужного света,

За свежесть дождём всколыхнутого сада,

За первые знаки – уже – листопада.

Спасибо, что облако меркнет и тает

Над этой в закат улетающей стаей,

И розовый свет приближается к морю…

Ну что же, спасибо. Да разве я спорю…

* * *

«Если завтра война»… Накануне войны,

Накануне беды и тоски

Поглядим на сиянье волны

И на трепет звезды.

Поглядим, как ярки

Отцветающие цветники

И как нежно летят светляки,

Будто искры, упавшие с легкой звезды.

Поглядим, как роса,

Перед тем как исчезнуть, светла,

Как блестящая капля спадает с весла,

Будто гаснет звезда.

Поглядим, если завтра война,

Как сегодня погода прозрачно ясна,

Поглядим – в этом мире беды и тоски –

На сияющие пустяки.

* * *

О мировом безобразии

Лучше совсем умолчим.

Скажем про нежную празелень

Ночи, сходящей на Рим,

Про голубое мерцание

Осеребренных олив

(Ночь, тишина мироздания,

Будто далекий прилив).

Ночь, голубая пришелица,

Скажем и мы про нее

(Полное лунного шелеста,

Дремлет легко бытие).

И, не боясь повторения

И не ища новизны,

Скажем про синее пение

Вновь наступившей весны.

* * *

Он мерзнет в воротах парка,

Просит на рюмку

И греет облачком пара

Худую руку.

От снега намокли ветки.

Ветер – сильнее:

Краснее мокрые веки,

А рот синее.

О нет – без надрыва, просто:

Слезы – от ветра…

Никто не слышит вопроса,

И нет ответа.

* * *

Ты опять возмущался?

Ты опять восхищался?

Погляди холоднее

На людей и аллеи.

На торговца-уродца,

На цвета винограда,

На канаву, где льется

Солнце, грязь и прохлада.

Понемногу истрачен

День приятно ненужный,

И как будто прозрачен

Вечер тускло-жемчужный.

Это вспомнится позже?

Запад чуть серебрится.

… С этим отблеском тоже

Мне придется проститься.

* * *

Да, траурная колесница

Иль в этом роде. Вот, опять

Кольнуло в сердце. Помолиться,

Приободриться, помечтать

О том, что там (ты веришь?) будет

Эдем, блаженство, торжество…

Скажи, там ничего не будет?

Совсем не будет ничего?

* * *

Ни работы,

Ни заботы –

Ни тоски, ни суеты:

Только лилии долины,

Только горные вершины,

Только птицы и цветы.

Хорошо бы стать закатом,

Летним небом розоватым –

Вот о чем мои мечты:

Знаю, каждый бы охотно

Жил прозрачно-беззаботно,

Жил сияюще-легко,

Так заоблачно-свободно,

Так небесно-широко.

* * *

Палочка мерно взлетает:

Музыка, стройно звени!

Нотные знаки не знают,

Что означают они.

В линиях нотной страницы

Ты, и другие, и я.

Только – недолго продлится

Нежная нота твоя.

В срок прозвучала в концерте –

И обрывается нить.

Замысла жизни и смерти

Нам не дано изменить.

… Или бессмысленно в мире

Всё – и впустую трезвон?..

Так в опустелой квартире

Ночью звонит телефон.

* * *

Голод в Индии, голод в Китае,

То, что в нашей России.

Я спокойно газету читаю,

Я смеюсь без усилий.

Чем-то страшным, тюремно-больничным

Пахнет, друг, мирозданье.

Что же делать, раз так безразличны

Богу наши страданья.

… Или небо вечернее, цвета

Бирюзы, сквозь березы –

Это все же обрывок ответа

На молитвы и слезы?

* * *

Терновник веткой суховатою

Под знойным ветром чуть качает.

Мне тень колюче-узловатая

Другую тень напоминает.

Мне чудятся снега в сиянии

Полярной ночи, в лунном свете.

Как будто слышно дребезжание

Колючей проволоки… Ветер…

Ночь навсегда, ночь не кончается,

И тень от проволоки длинной

Колючей веткою качается

Под ветром на земле пустынной.

* * *

О Воркуте, о Венгрии (— о чем?)

О Дахау и Хирошиме…

Да, надо бы – как огненным мечом,

Стихами грозными, большими.

Ты думаешь о рифмах – пустяках,

Ты душу изливаешь – вкратце,

Но на двадцатый век тебе в стихах

Не удаётся отозваться.

И если отзовешься – лишний труд:

He будет отзвука на отзвук.

Стихи, стихи – их даже не прочтут.

Так пар уходит в зимний воздух.

И все-таки – хотя десятком строк,

Словами нужными, живыми…

Ты помнишь, есть у Пушкина «Пророк»:

О шестикрылом серафиме.

* * *

Был веселый, живой соловей,

А теперь – заводного мертвей.

Впрочем, нет, чуть живей: от червей.

Он лежит и гниёт, как навоз,

Под кустом отцветающих роз,

И роса на кусте – вроде слез.

Слезы скоро просушит мороз.

В том, что вечного нет ничего,

Тоже нового нет ничего.

* * *

Каждый сгниёт (и гниеньем очистится)…

Тем и закончится злая бессмыслица –

Хлопоты, горести, почести, прибыли,

Крик перед смертью, что денежки стибрили.

Вот вам гармония, вот Провидение:

«Смерть несомненна» (чего несомненнее).

Странно, что все же могу утешаться я,

Глядя, как вновь зацветает акация,

Глядя, как бабочка треплется, мечется –