Т. 1: Стихотворения - [17]

Шрифт
Интервал

Последние из написанных Чинновым строк полны радости жизни и надежды:


Весной на подмосковную дорогу
(Всю в лужах, листьях, мокрых воробьях)
Я выйду с палкой. Здравствуйте, березы!
Скучал без вас. Ах, радостные слезы!
Еще я жив, я не холодный прах.

Таким я его и вижу. Идет себе, не спеша, по дачной дороге. Белоэмигрант, немецкий военнопленный, член Союза русских писателей и журналистов в Париже, заслуженный американский профессор, русский поэт.



МОНОЛОГ (1950)

* * *
Неужели не стоило
Нам рождаться на свет,
Где судьба нам устроила
Этот смутный рассвет,
Где в синеющем инее
Эта сетка ветвей –
Словно тонкие линии
На ладони твоей,
Где дорожка прибрежная,
Описав полукруг,
Словно линия нежная
Жизни – кончилась вдруг,
И полоска попутная –
Слабый след на реке –
Словно линия смутная
Счастья – там, вдалеке…
* * *
К ночи мягче погода,
Недалеко весна.
Над трубой парохода
Невысоко – луна.
Дым нежней голубеет,
Синим кажется мост.
Искры легкие реют
Где-то около звезд.
Берег уже и тише,
Тих синеющий сквер.
А немного повыше –
Скоро музыку сфер
Мы, быть может, услышим.
* * *
Так посмотришь небрежно,
И не вспомнится позже
Этот снег неизбежный,
Этот светленький дождик.
Незаметно задремлешь,
И не видеть во сне бы
Оснеженную землю,
Светловатое небо.
Это радостный признак,
Это – счастье, поверьте:
Равнодушие к жизни
И предчувствие смерти.
* * *
Петух возвещает, чуть свет,
Что ночь позади;
Кукушка – что столько-то лет
Еще впереди.
Куку или кукареку –
Значенье одно:
Что сыплется (будь начеку!)
Струею зерно.
Ты знаешь, есть птица одна,
Она не поет:
Лишь время, как семя, она
Неслышно клюет.
* * *
В безветренных полях еще весна.
Лишь одуванчик легкий облетает.
И девочка крича бежит. Она
Его пушок прозрачный собирает.
А под вечер, еще едва видна,
Растет Луна меж Марсом и Венерой,
Еще почти прозрачная Луна –
Как одуванчик светловато-серый.
Давай по-детски верить что Луна –
Его душа. Быть может, вновь приснится
Нам нежная, небесная страна,
Где даже одуванчик сохранится.
* * *
Яснее с каждым годом: да, провал
Смешных попыток, тягостных стараний.
Быть может, рок нам счастье обещал,
Но, кажется, не сдержит обещаний.
Так в незнакомом тесном ресторане
Вдруг видишь, в зеркалах, просторный зал,
Идешь – и убеждаешься в обмане:
Всё те же люди, тот же тесный зал
На ледяной поверхности зеркал.
* * *
В Булонский лес заходишь в декабре:
Деревья в сизом, снежном серебре.
И видишь, в довершение картины,
Как будто наши, русские рябины –
И чувствуешь, острее с году на год,
Ту горечь терпкую холодных ягод.
И рот кривишь. От этого всего –
Оскомина. И больше ничего.
* * *
Шагаешь по мокнущей груде
Безжизненных листьев, во тьме –
И вдруг вспоминаешь о людях,
Погибших тогда, на войне.
И знаешь, что помнить не надо:
Умершим ничем не помочь.
И память – как шум листопада
В глухую осеннюю ночь.
* * *
Вот, живешь: суета, нищета
Только тщетно считаешь счета,
Только видишь, что сумма не та;
А умрешь – темнота, немота
И такая, мой друг, пустота,
Будто ночью под аркой моста.
* * *
Ночью мост рабочие чинили,
Чтобы мчались по мосту скорей
Деловитые автомобили
Важных, обеспеченных людей –
И другие, всяческих мастей,
Например: тюремный (грузный, зычный,
Ваше охраняющий добро),
Или – юркий, беленький – больничный,
Или – тот, умеренно трагичный,
Скучный – похоронного бюро.
* * *
Кабак, завод, тюрьма, больница
И даже – кладбище вблизи
Нет, этот городок не снится,
Не чудится. И по грязи
Идут под барабан солдаты
(Казарма – за углом сейчас).
Они ни в чем не виноваты,
Но их убьют. Иль, в добрый час,
Они других убьют. Трезвонит
Звонарь над лучшим из миров,
И так невозмутимо гонит
Хозяин на убой быков.
* * *
Немного рыбы и немного соли
На медленном огне – какая скука!
Живая рыба корчилась от боли,
Старуха злилась, плакала от лука,
Над луком, над стручком засохшим перца,
Багровым, как запекшаяся рана,
Морщинистым, как маленькое сердце,
Увядшее у газового крана
От жара, холода и равнодушья:
Сухое сердце той, худой, убогой,
Открывшей, словно рыба, от удушья
Бескровный рот и поминавшей Бога…
А дальше что? Что Бог – благой и кроткий,
Что грешников поджаривают черти,
Что в тишине чадит на сковородке
Немного жизни и немного смерти.
* * *
Мальчик бился над задачей,
Верил, что найдет ответ,
Не мирился с неудачей –
А в задаче смысла нет.
От других отнять – и что же?
Общий жребий разделить:
Состояние умножить,
Да и голову сложить…
Уравнений интересных,
Мальчик, больше не решай:
Слишком много неизвестных –
Счастье, истина, душа…
Ничего не надо больше,
И не все ль тебе равно,
Что поменьше, что побольше,
Что равно, чему равно…
* * *
– А помнишь детство, синий сумрак, юг,
Бессонницу и тишину – часами, –
Когда казалось, будто понял вдруг,
Почти умея выразить словами –
О чем звезда мерцает до утра,
О чем вода трепещет ключевая,
О чем синеют небо и гора,
О чем шиповник пахнет, расцветая…
ЧИТАЯ ПУШКИНА
Порой, читая вслух парижским крышам
Его стихи таинственно-простые,
В печали, ночью, в дождь – мы видим, слышим
(В деревне, ночью, осенью, в России):
Живой, знакомый нам, при свечке сальной
Свои стихи негромко он читает,
И каждый стих, веселый и печальный,
Нас так печалит, словно утешает.
И кажется – из царскосельской урны
Прозрачная, хрустально-ключевая
Течет струя свободно и небурно,
Курчавый облак ясно отражая.

Еще от автора Игорь Владимирович Чиннов
Т. 2: Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи. Письма

Во втором томе Собрания сочинений Игоря Чиннова в разделе "Стихи 1985-1995" собраны стихотворения, написанные уже после выхода его последней книги "Автограф" и напечатанные в журналах и газетах Европы и США. Огромный интерес для российского читателя представляют письма Игоря Чиннова, завещанные им Институту мировой литературы РАН, - он состоял в переписке больше чем с сотней человек. Среди адресатов Чиннова - известные люди первой и второй эмиграции, интеллектуальная элита русского зарубежья: В.Вейдле, Ю.Иваск, архиепископ Иоанн (Шаховской), Ирина Одоевцева, Александр Бахрах, Роман Гуль, Андрей Седых и многие другие.


«Жаль, что Вы далеко...»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

Внушительный корпус писем Адамовича к Чиннову (1909–1996) является еще одним весьма ценным источником для истории «парижской ноты» и эмигрантской литературы в целом.Письма Адамовича Чиннову — это, в сущности, письма отца-основателя «парижской ноты» ее племяннику. Чиннов был адептом «ноты» лишь в самый ранний, парижский период. Перебравшись в Германию, на радиостанцию «Освобождение» (позже — «Свобода»), а затем уехав в США, он все чаще уходил от поэтики «ноты» в рискованные эксперименты.Со второй половины 1960-х гг.