Сыворотка правды - [7]

Послеобеденного отдыха не было. Девчонки одна за другой волоком притащили себе по новому мешку, и я поняла, что отстаю от них чуть ли не в два раза.

До заката я успела перебрать только один мешок. Девицы отпускали в мой адрес откровенно презрительные реплики — сами они перебрали по два.

«Ну вот, — подумала я. — Нормы нет — кормить не будут… Надо было мне фарси учить, а не всякие там европейские — я бы им устроила „бабий бунт“!»

Старуха повела всех за одну из занавесей, зажгла «жирник», и здесь, почти в полном мраке, женщины начали раздеваться. «В этом доме ни для кого ужина не будет! — дошло до меня. — Тотальная диета!»

Мой бюстгальтер вызвал у дам неподдельный интерес, а когда девушки увидели и мои трусики, их глаза поразъезжались в разные стороны, как у мультяшных героев.

— Париж! — соврала я. — Смотрите! Больше до конца жизни, наверное, не увидите…

Старуха зашикала, и они поспешили под покрывала почти одетые — похоже, что на ночь они снимали только верхнюю одежду.

Я легла и почувствовала, как тоскует мое бренное тело по привычному вечернему салатику.

Я глянула на притихших своих соседок и внезапно поняла: есть только один способ что-нибудь изменить в их судьбе — хотя бы неделю кормить иначе. Может, тогда они поймут, что бывает и другая жизнь…

Три раза за ночь я просыпалась, а один раз даже сходила в сарай, к лошадям, но о том, чтобы устроить нормальную разведку, не могло быть и речи: как только я приподнималась с матраса, старуха моментально просыпалась и затаивала дыхание. Похоже, бабка за много лет собачьей жизни отработала великолепные охранные рефлексы.

Утром я поднялась раньше остальных, похвалила себя за то, что взяла в командировку не стесняющие движений брюки, вышла во двор и начала делать зарядку в духе «аэробик-стайл». И когда я почувствовала, как запело тело, как кровь дошла до каждой клеточки, сзади раздался напряженный шепот. Я приостановилась и оглянулась: весь «бабский батальон», выстроившись полукругом, с ужасом в глазах смотрел на меня. А на кровле полулежал и с интересом наблюдал за мной закутанный в халат «часовой».

— Йо-ху! — завопила я и завершила разминку простеньким сальто.

Под навесом воцарилась похоронная тишина.

— Ой-бой?! — вырвалось у самой молодой, и это получилось у нее так искренне, так радостно и удивленно, что я рассмеялась — здесь переводчик был не нужен.

На разборки к Хафизу меня потащили минуты через две.

— Что, бабка, заложила?! — поинтересовалась я у старухи, но она только яростно сверкнула глазами в ответ.

Хафиз сидел под навесом на ковре, облокотившись сразу на несколько маленьких подушечек, и пил чай. То, что это настоящий зеленый чай, мои ноздри ощутили еще за шесть-семь метров.

— Я попросил бы вас, Юлия Сергеевна, не устраивать больше подобного цирка.

Я еще раз поразилась его великолепному знанию русского языка.

— Вы где учились? — вместо ответа спросила я. — В МГУ?

— Вы поняли то, что я вам сказал? — тоже уклонился от ответа Хафиз.

— Я привыкла к здоровому образу жизни, — пожала я плечами. — Я не хочу, как они, — кивнула я головой в сторону «женской половины дома», — помереть в сорок пять лет глубокой старухой.

— Вы умрете гораздо раньше, если не будете исполнять наших простых правил.

— В первый раз слышу о каких-то особых правилах! — засмеялась я.

— Это — мое упущение. С сегодняшнего дня вам выдадут приличествующую вашему положению одежду. А это, — он указал на мои брюки, — мы сожжем…

— Ага, щ-щас! — возмутилась я.

— Пойдемте! — почти крикнул Хафиз, схватил меня за руку и потащил куда-то по коридору.

«Блин, крепкий мужик! — подумала я. — Но один на один я тебя все равно сделаю!»

— Нельзя ли полегче?! — запротестовала я, но он упрямо протащил меня куда-то на зады дома и подвел к ровной площадке.

Когда мы пришли, я все поняла. На добела выжженном солнцем, вытоптанном участке земли виднелись шесть одинаковых круглых, закрытых решетками отверстий. Это были ямы. Хафиз подвел меня к одной из них.

— Фарух! — крикнул он.

Из ямы раздался то ли стон, то ли рык.

— Здесь сидит твой соплеменник. Уже второй день, — пояснил он.

Я присела рядом с ямой и заглянула вниз. Там что-то шевельнулось.

— Соплеменник — это как? — не поняла я. — Гражданин России?

— Русский.

— А почему — Фарух?

— Он принял нашу веру.

Я встала.

— Я думала, вы с единоверцами гуманнее поступаете.

— Правила едины для всех, — с каким-то ожесточением сказал Хафиз.

— Правила-то едины, — пробурчала я себе под нос. — Вот только жрачка разная.

— Вы что-то сказали?

— Давно он стал… единоверцем?

— Уже два месяца.

— А у вас давно?

— С позапрошлого года. Как из вашей армии сбежал, так и у нас.

— А-а, — поняла я, — дезертир…

Хафиз развернулся и пошел. Я побрела следом. Этого «единоверца» можно было при случае и в союзники взять, но, честно говоря, мне не нравилось то, что он до сих пор не сбежал. Или трус, или «хвосты» в армии оставил…

Мы возвращались совсем не так, как прошли к ямам, и я отметила широкую деревянную дверь и два мужских голоса за ней. «Здесь мужская обслуга! — догадалась я. — Может быть, и охрана».

Дверь внезапно открылась, и на пороге появился «классический» душман — черный от горного солнца и запущенный от явного недостатка женского общества. Мужик оцепенело уставился на мой бюст, и Хафиз, жестко сказав что-то, потащил меня дальше по коридору.