Сюрприз в бантиках - [4]

Однако менять пришлось. Когда Юлька объявила ему о беременности, Бахарев ни минуты не раздумывал — жениться или нет. И об аборте даже мысли не возникло — какой аборт, товарищи, это же его ребенок! Так, разве что грустно вздохнул о потерянной свободе, когда никто никому ничего не был должен. Но в загс отправился почти смело. По крайней мере, Юлька даже не догадалась о его волнении.

Вместе со статусом пришлось сменить адрес и работу. Нельзя сказать, что все эти перемены прошли для Вадима гладко и незаметно. Иной раз начинал вдруг психовать ни с того, ни с сего, но видя, как Юлькины губки наливаются обидой, тут же брал себя в руки: он теперь нес ответственность не только за себя, но и за жену. Больше того — еще и за нерожденного младенца.

Юлькина некогда точеная фигурка потихоньку расплывалась. Сначала радости Вадима не было предела — довольно скромная грудь новоявленной жены вдруг приобрела приятную округлость. Но вслед за грудью округлился и животик. Нельзя сказать, что для Бахарева это стало неожиданностью, тем не менее огорчило его не на шутку. Если в первые недели после свадьбы животик был хоть и кругленьким, но все же ладненьким, аккуратненьким, то уже скоро из милого своеобразного украшения превратился в нечто мешающее, вызывающее в нем глухое раздражение. Раздражение Вадим тщательно скрывал, успокаивая себя тем, что это ненадолго, стоит потерпеть еще совсем чуть-чуть, пару-тройку месяцев, и все пройдет, Юлька снова станет такой, как прежде. Если только не превратиться в подобие своей матери.

Еще его раздражала резко возросшая Юлькина обидчивость. Вадим старался не обращать на нее внимания, давил в себе недовольство, но нет-нет, да ловил себя на мысли, что характер жены изрядно испортился за несколько месяцев семейной жизни. Что же будет дальше?

И тем не менее Юльку он любил. Ей стало тяжело пылесосить и мыть полы. С тяжким вздохом Бахарев включал пылесос, но жену в лени не обвинял: понимал — работа у нее нынче такая, беременная. Тут же прощал повышенную обидчивость и слезливость. И уже не злость к ней испытывал, не раздражение, а искреннюю жалость: маленькая моя, бедная моя, тебе тяжело… Юлька радовалась этому, как малое дитятко. Ластилась, улыбалась, а в глазах плескалось такое безграничное счастье, что Вадим готов был разом простить ей все нынешние недостатки, а заодно и будущие.

Нельзя сказать, чтоб Наталья Петровна была недовольна жизнью. Карьера задалась — эта аксиома даже не требовала подтверждения. Некогда доставшуюся при размене с родителями гостинку удалось обменять на вполне приличную двухкомнатную квартиру. Пусть не сразу, пусть за это удовольствие пришлось выложить практически все, что удалось скопить за пять лет напряженного труда, но вот уже четыре года Чуликова проживала в нормальных условиях, куда не стыдно было привести мужа.

Беда в том, что приводить оказалось некого. Однажды она чуть было ни вышла замуж, да подруги отговорили: кто ты, и кто он. Ты, дескать, скоро в люди выбьешься, отдельная жилплощадь, пусть и гостинка, зато своя. Приличная зарплата опять же. А он кто? Ни на что не годный прихлебатель.

Прихлебатель со временем превратился в весьма преуспевающего бизнесмена, и Наталья Петровна уже не раз пожалела о скоропалительном разрыве отношений. И рада была бы их возобновить, да только тот быстро утешился, и даже нашел ей замену. Жена, правда, замухрышка — Наташа видела ее пару раз. Так, ничего особенного. Светленькая, полноватая. А главное — росточком чуть выше супермаркетовского турникета. Это она, конечно, сильно утрировала, но все равно — терпеть не могла коротких женщин. А мужчин тем более.

Зато та, короткая, родила прихлебателю двоих детей. Наталья Петровна как-то столкнулась с ним на очередной презентации. О, как тот хвалился своими отпрысками! Даже фотографии в лицо тыкал — и не лень было за ними в бумажник лезть? А главное, о своей короткой отзывался с такой гордостью, будто она у него как минимум Нефертити. Даже поблагодарил, гад, за то, что Наташа его бросила. Сволочь.

Как Наталье Петровне хотелось в отместку ему вытащить из сумочки целую пачку фото: смотри, милый, это мы с мужем на Фиджи, это — на Тенерифе, а это — на Берегу Слоновой Кости. А-ха, надоели ему слишком комфортные условия, решил изобразить из себя африканского аборигена в естественных условиях.

Берег Слоновой Кости — это, конечно, из области запредельных фантазий. А вот Фиджи с Тенерифе — запросто. И отдыхала, и фотографии имелись. Но — без мужа. А потому хвастать особо было нечем.

Подруги, подтолкнувшие к неверному решению, с диком скандалом отправились в отставку. Наташа была уверена — от зависти испортили ей жизнь, мерзавки. Чувствовали, какая сила скрыта за неброской, в общем-то, внешностью прихлебателя, а потому настропалили ее против него. Сами-то судьбы свои устроили, обе замуж вышли. Причем, ни за каких не бизнесменов, за таких же прихлебателей. И детей нарожали с удовольствием. В общем, всем хорошо, одна Наталья теперь страдает.

Одной оно и в тридцать несладко. А в тридцать восемь? Ого… Совсем, мягко говоря, паршиво. Ни квартира не радует, ни евроремонт, ни машина. Тоска. Придешь вечером домой — зачем, спрашивается? Кто тебя тут ждал, кто звал? Слова доброго никто не скажет. Да что там — хоть бы поругаться с кем! Никто не возмутится: сколько можно давиться полуфабрикатскими антрекотами? Разве что сама.