Сытый мир - [43]

Эта продавщица оказалась действительно очень милой. В бутылку влезло четыре чашки, но она посчитала нам только за три, поскольку кофе уже остывший.

Всё вдруг погружается в некую идиллию, от который я становлюсь недоверчивым — в ожидании подвоха.

Поравнявшись с университетом, мы сворачиваем в Английский сад. Трава ещё сырая от утренней росы, и солнце пока жеманничает. Великолепный завтрак на траве. Учащённо пыхтящие бегуны трусят мимо нас, и можно выкрикивать им вслед непристойности. Юдит показывает мне белочку. Ну и что, думаю я, ну белочка, что из того, и делаю вид, что смотрю на эту зверюшку. Юдит таращится ей вслед так, как будто не может оторваться от увлекательного фильма.

— Может быть, я подамся в Испанию, — говорит она.

— Ты говоришь по-испански?

— Нет.

— Если ты подашься в Испанию, то я отправлюсь в Марокко! Тогда мы сможем слать друг другу письма бутылочной почтой, с одного берега на другой.

— О да. Экономия на конвертах и на марках!

— Точно. Надеюсь, мне найдётся чем заполнить все выпитые бутылки.

Она молчит и жуёт. Я тоже молчу и жую. Крыжовенное желе капнуло ей на палец и сейчас стечёт. Я успеваю его слизнуть. Я ненавижу желе. А солнце наливается чувством собственного достоинства, закатывает рукава и расталкивает облака в стороны. Парк пронизан бирюзовым светом. Мы едим, опустошаем бутылку с кофе и предаёмся мечтам, привалившись друг к другу. Я чувствую себя блаженно, как самый пошлый обыватель. Десять лебедей бы обрыгались.

Юдит запускает мне в волосы пятерню.

— Ты мне нравишься! — говорит она.

Так просто, так красиво, так неуместно. К чему это?

— Выкинь из головы. Что толку от этого? Мы с тобой продержимся вместе ещё сто восемьдесят марок. А потом ты уедешь домой.

— Нет, не уеду.

— Ну, определись сама, чего ты хочешь.

— Что-то ты весь почернел!

— К счастью, чёрный — мой любимый цвет!

— Чёрный, — говорит она, — это не цвет!

— Да что ты!

— Да-да, мы это недавно проходили на занятиях по рисунку!

— Не верь всему, что тебе говорят в школе.

— И всё-таки я права!

— Никто у тебя это право не отнимает, потому что оно никого не интересует.

— Пожалуйста, не говори так больше!

— Как?

— Так надменно!

Такого мне уже давно никто не говорил. Может быть, потому, что меня уже давно никто по — настоящему не слушал.

— Знаешь что, Юдит?

— Что?

— Ужасно хочется открыть тебе одну тайну!

— Пожалуйста, за чем же дело стало?

— Проблема только в том, что у меня нет никакой тайны, во всяком случае никакой подходящей, да даже и завалящей нет. Есть только один тайник. Он находится здесь, в этом парке. Там у меня хранятся кое-какие вещички. Хочешь взглянуть?

— Ну, если тебе позволит совесть…

— Мне всё равно надо туда зайти — побриться. Чтобы не зацеловать твою мордочку до крови!

Она смеётся, а я прижимаю её к себе. Она кажется такой свеженькой. Не какой-нибудь там переработанный продукт быстрого приготовления. Немодифицированное качество, без добавления сахара и консервантов. Она целует меня. Налги губы осторожно касаются друг друга, испытующе посылают вперёд кончики языка и пробуют на вкус. Исследовательская экспедиция. Как это эротично! Ничего похожего я не испытывал уже очень давно. И вот наши губы раскрываются. Мы медленно, но ритмично покачиваем головами и проникаем внутрь чужого рта. Мы обмениваемся нашей слюной. Это чудесно. Это очень возбуждает. Мой язык странствует внутри её рта, совершая полукруг по её зубам. Тккие белые мелкие зубки. Я хотел бы стать куском янтаря, золотым и тёплым, чтобы ты увязла в нём!

Теперь я знаю, что это такое.

Обычно хочется такой встречи, которую можно уподобить вскрику, рвущемуся из глубины души. Наутро после такой встречи не чувствуешь раскаяния, а улицы снова приобретают приглашающий вид. Если хочешь большего, если начинается проклятие поиска счастья, то улицы тотчас являют тебе свои осколки стекла, громко смеются, а если ты упорствуешь, настаивая на своём, они засмеют тебя до смерти. Но каково, если ты сам смеёшься вместе с улицей? Если ты сам изгаляешься в шутках на смертном одре так, что медсёстры загибаются от смеха? Это благородно. Если тебе это удаётся. Я охотник за счастьем. На том стою. Но я не безумец. У меня всего лишь шизофрения поэта-модерниста. Поэтому я хочу сейчас быть янтарём, искусственным янтарём. Который послужит в моих целях.

Её язык утягивается назад.

— Кто ты? — спрашивает она.

Ишь, чего захотела! Губа не дура. Спрашивает, словно о времени поутру справляется.

Что на это скажешь?

— В пять лет я был впервые влюблён, после этого провал памяти, в двадцать погиб, а в двадцать три помудрел от старости. Сейчас я в запоздалой зрелости и с удивлением жду, что ещё со мной произойдёт.

— Не знаю, с чего в этом списке и начать.

— И правильно: со мной лучше кончать. Я человек конца.

— У меня такое чувство, что ты прячешься.

— Мне очень жаль.

— Ты что-то скрываешь, я чувствую это.

— Я могу спустить брюки и показать. Больше мне прятать пока что нечего.

От этого предложения она отказывается и впадает в размышления. Возможно, в порядке факультатива она изучала в школе психологию. Так мне кажется.

Я снова придвигаю свой рот к её губам, и успешно. Горячий, раскалённый янтарь, девочка, отныне ты моя. Моё укрытие, моя маска. Ещё один поцелуй.