Сытый мир - [12]
— Хочешь сигарету? — спрашивает он.
— Всегда.
— Вот. А мне за это дай какой-нибудь клинышек! Скоро начнётся гроза. Это как бомбёжка. У машин срабатывает сигнализация. Можно спокойно взламывать под шумок. Пошли, Хаген, быстренько откроем какую-нибудь и посвистим куда глаза глядят!
— Не надо. Не хочу связываться с машинами.
— Что ты как старик!
Это правда. Я старик. Это случилось, когда мне было лет двенадцать и я начал потаскивать книги из школьной библиотеки. И случайно узнал, что в Лондоне, во времена Оливера Твиста, беспощадно вздёргивали на виселице даже двенадцатилетних воришек. Тот факт, что я был бы приговорён к смерти, родись я на двести лет раньше, глубоко потряс меня. И в моей душе водворилась преждевременная старость. Каждый день я проживал будто последний, а однажды в школьной тетрадке по математике вместо домашнего задания написал: «Что пользы вычислять площадь круга, если он в любую минуту может замкнуться?»
Учитель поставил мне низший балл, но я думаю, ему стало не по себе от этого моего домашнего задания.
Лилли постучала пальчиками по плечу Тома:
— Слушай, а ты ведь тоже считаешь, что Ирода надо повесить?
— Мы тут спорим о способе смертной казни, — объяснил я.
Том наморщил лоб, облизнул губы.
— Смертная казнь, — сказал он, — это дело хорошее. По-настоящему трагичное. Можно было бы снять об этом неплохой фильм. Помните, как тому маленькому немецкому гашишному дилеру грозила смертная казнь в Малайзии? Вся Германия тряслась в ужасе и молилась за него. Романтично! Или вам так не кажется?
Что он такое несёт? Я думаю, его следовало бы выпороть, не повредит…
— Он прав! — верещит Лилли. — Смертная казнь возвращает жизни её прелесть!
С меня довольно. Я неторопливо удаляюсь — мимо эксклюзивного кафе, с обслугой которого я нахожусь в состоянии войны.
Время от времени я вижу кого-нибудь из своих старых знакомых по прежним временам среди тех, кто там рассиживает, полизывая разноцветные шарики мороженого, и меня ностальгически тянет зайти, перекинуться словом, но обслуга гонит меня прочь. Моё присутствие здесь нежелательно, утверждают эти твари. По правде говоря, ни один из знакомых по моей прежней жизни не оторвался от своего мороженого и не встал, чтобы поболтать со мной где-нибудь в другом месте.
На грубых деревянных скамьях возле ящика с песком сидят блицшахматисты, они готовы за две марки сыграть партию с любым желающим. Один из этих крупье особо притягателен для меня — ископаемое седовласое существо, состоящее из одних костей и пергамента. Руки у него так трясутся, что противники дают ему минуту форы. Но он всё равно в основательном цейтноте. Того и гляди помрёт, не закончив партию. Этакий ужас. Наверняка большой мастер был в молодости.
Том подходит ко мне сзади. Он моя тень. Мой Санчо Панса. Мой фактотум.
— Как я истосковался по музыке, — говорю я, — по настоящей, великой музыке. Все мелодии у меня в башке уже расползлись в кашу, потеряли всякие очертания. Очень нужно хоть немного хорошей музыки. Ну, там, третий акт «Тристана», под управлением Кляйбера. Или «Электра» Бёма — Ризанека. «Борис Годунов» Мусоргского. Ну, хоть что-нибудь! Можешь мне это устроить?
— Каким же образом?
— Ну, не знаю. Организуй похищение оркестра!
— Сходи лучше в магазин пластинок!
— Бэ-э! Это не настоящая музыка.
— Тогда иди в оперу…
— Хм… В Мюнхене сейчас машут палочкой разве что какие-нибудь неудавшиеся капельмейстеры.
— Ну, не знаю, чем тебе и помочь…
По крайней мере, видно, что он всерьёз думает о том, как мне помочь, его тонкие пальцы искусного карманника барабанят по острому подбородку.
Я погружаюсь в мечты и представляю, как я с пистолетом в руке врываюсь на виллу Микеланджели, чтобы принудить его сыграть мне что — нибудь на рояле. Если бы я в детстве учился игре на пианино, я бы сегодня не оказался на улице. Я был бы тогда лишён изрядной доли свободы. Пианино привязывает человека к дому, вырабатывает у него домашнее мышление. А я не выношу никаких стен. Разумеется, улицы — это тоже своего рода стены. Только они не так заметны, потому что лежат на дороге плашмя.
Упали первые капли дождя, и водители из осторожности снижают скорость, переходят на вторую передачу. Но радость продержалась недолго. Солнце опять прорывается сквозь тучи, день идёт в последнее наступление.
Седовласый крупье валится со скамейки. Коллапс. Несколько мгновений спустя поднимается благодатный прохладный ветер. В качестве издёвки. Старика уносят. С ним уже дважды так случалось: падал. Ещё вернётся. А может, и не вернётся. На всякий случай я заранее преклоняю голову в знак траура.
А в семье что-то новенькое. Фред разговаривает с юной девушкой. На это стоит посмотреть поближе. Событие как-никак.
Бледная малышка, с виду ей нет и восемнадцати, в д раных джинсах, как теперь носят: на коленях протёрто насквозь. Мода на разрушение и отбросы. За плечами у неё рюкзак. Тонкие светлые волосы, причёска «плакучая ива». На самом-то деле хорошенькая. Невинное личико, светло-голубые глаза, вздёрнутый носик.
Фред положил ей руку на плечо. Сразу видно, что девчонке это неприятно.
Старые мужчины так падки на это — трогать женщин. Лапают при малейшей возможности, а если не получается лапать, так они рады любому прикосновению, будь то всего лишь дружеский тычок в бок.
«Я мечтал о том, чтобы вся Германия взлетела на воздух, а мы вдвоем лежали бы, заживо засыпанные еще теплой золой и обломками, дыша последними остатками кислорода, и я потратил бы последний вздох на длинный, длинный поцелуй».Не слишком обеспеченный, но талантливый писатель получает весьма категоричное приглашение навестить замок Верхней Баварии. Здесь в полном уединении живет Александр фон Брюккен – сказочно богатый наследник одной из семей, обеспечивших военную мощь Третьего Рейха. О чем собирается поведать миру этот одиозный старик? О крахе фашистской Германии? Или о своей страстной, непобедимой любви к Софи? Их положили в одну постель в бомбоубежище, когда ему было четырнадцать.
Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.
Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…
Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.