Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей - [18]

– Почему вы не донесли о том, что видели?

– Мы боялись впутаться в эту историю. Кроме того, мы отправились на охоту и отсутствовали целую неделю. Когда мы вернулись и узнали, что отыскивают тело убитого, мы пошли к Брэсу Дунлапу и рассказали ему обо всем.

– Когда это было?

– В субботу вечером, девятого сентября.

Тут судья повысил голос и сказал:

– Господин шериф, арестуйте этих двух свидетелей за соучастие в убийстве.

Прокурор вскочил с места и в волнении сказал:

– Господин судья! Я протестую против этого приказа…

– Извольте сесть на место! – отвечал судья. – Прошу вас относиться с почтением к суду.

Прокурор повиновался. Вызвали Билля Уитерса.

Билль Уитерс под присягой показал:

– В субботу, второго сентября, перед солнечным закатом, я проходил вместе с моим братом Джо мимо поля, принадлежавшего обвиняемому. В это время мы увидели человека, который нес что-то тяжелое на спине, и по думали, что это негр и что он несет мешок с украденным хлебом; присмотревшись, мы разглядели, что это один человек несет на спине другого, и, должно быть, пьяного, потому что руки и ноги его висели неподвижно. По походке мы узнали, что это пастор Сайльс, и подумали, что он, вероятно, подобрал на дороге пьяного Сама Купера и несет домой, так как мы знали, что пастор Сайльс всегда старался исправить Сама и отучить его от пьянства.

Публика содрогнулась, услышав, как спокойно нес бедный дядя Сайльс тело убитого на свое табачное поле, где потом собака вырыла его из земли; на всех лицах выражалось отвращение, и я слышал, как кто-то сказал:

– Только самый хладнокровный злодей может нести таким образом тело убитого человека и зарыть его где попало, как собаку. И это сделал пастор!

Том продолжал думать, ничего не замечая. Опять нашему адвокату пришлось ловить свидетеля на перекрестном допросе, и опять из этого ничего не вышло. Вызвали Джо Уитерса, и он повторил слово в слово показание своего брата Билля. Наконец вызвали Брэса Дунлапа. Он казался очень печальным и чуть не плакал. В зале началось движение, все готовились слушать, женщины шептали: «Бедный! бедный!» – и многие из них вытирали себе глаза.

Брэс Дунлап под присягой показал:

– Я уже давно начал сильно беспокоиться о своем бедном брате, но никогда я не предполагал, что может случиться такое ужасное несчастье, никогда не думал, что чья-нибудь рука поднимется на такое бедное, невинное существо (я готов был побожиться, что Том в эту минуту слегка вздрогнул, но потом опять стал равнодушен), тем более рука пастора – это было бы невозможно, – а потому я и не подозревал ничего. Не будь я так доверчив, мой бедный брат остался бы жив, а не лежал бы там, зарытый в земле, – бедная, невинная душа!

Тут он как будто совсем потерял силы, голос у него прервался, и он замолчал. Кругом слышался жалостливый шепот; женщины плакали, а старый дядя Сайльс громко застонал, бедняга. Наконец Брэс продолжил:

– В субботу, второго сентября, он не вернулся домой ужинать. Я немного встревожился и послал за ним негра на ферму к обвиняемому; негр вернулся назад и сказал, что брата там нет. Я начинал тревожиться все более и более и не находил себе покоя; я лег в постель, но мне не спалось; я встал ночью и вышел из дома. Я дошел до самой фермы обвиняемого и долго ходил кругом, в надежде, что встречу где-нибудь своего бедного брата, нимало не подозревая, что все его тревоги кончились навсегда и он переселился в ту страну, откуда…

Тут голос его опять прервался, и на этот раз почти все женщины заплакали. Вскоре он успокоился и продолжал:

– Надежды мои были тщетны, и, наконец, я ушел домой и попробовал хоть немного уснуть, но не мог. Через день или два все стали тревожиться, припоминали, что обвиняемый грозил брату, и стали поговаривать, что брат мой убит. Принялись разыскивать его тело, осмотрели все окрестности, но ничего не нашли и оставили это дело. Я же думал, что он просто ушел куда-нибудь на время, чтобы отдохнуть от всяких неприятностей и затем снова вернуться домой. Но в субботу вечером, девятого числа, ко мне в дом пришли Лем Биб и Джим Лен и рассказали мне все об этом ужасном убийстве; сердце мое было разбито. Тут я припомнил одно обстоятельство, на которое в то время не обратил внимания, потому что мне еще раньше было известно, что обвиняемый имел привычку ходить во сне и в такие минуты совершенно не сознавал, что делает и где находится. Теперь я скажу вам, какое мне припомнилось обстоятельство. В ту ужасную роковую ночь, когда я бродил вокруг фермы обвиняемого, печальный и встревоженный, я очутился на углу табачного поля и тут услышал шорох, похожий на тот шум, который происходит, когда копают песчаную землю. Я подкрался поближе и, заглянув через виноградные лозы, обвивавшие решетчатую изгородь, увидал обвиняемого, который брал землю лопатой и сыпал ее в большую яму, уже почти наполненную доверху; он стоял ко мне спиной, но луна светила ярко, и я тотчас же узнал его по старому зеленому байковому платью, с белой заплатой между плечами, точно кто-нибудь бросил в него комком снега. Он зарывал в землю человека, которого убил.

Он опустился на свое место, рыдая, и почти все присутствующие вздыхали, плакали и говорили: «О, это ужасно, ужасно! Чудовищно!» Поднялся такой шум и волнение, что невозможно было собраться с мыслями. И среди всей этой суматохи старый дядя Сайльс вскакивает с места белый как полотно и восклицает: