Сыщик ошибается только раз - [2]

Петром она называла, конечно, генерала Орлова, который был не только начальником мужа, но и старым другом семьи Гуровых. Судьба лучших оперуполномоченных, которых он в свое время вытащил в Москву из провинции, волновала Орлова отнюдь не формально. И Гуров, и Крячко были для него людьми почти родными, хотя и с тем, и с другим генерал неизменно собачился по каким-нибудь животрепещущим вопросам. Но он же, если того требовала ситуация, вставал грудью на их защиту, не обращая внимания ни на какую субординацию. Одним словом, как выражалась по этому поводу Мария, отношения были сложными, но трогательными.

– Вот про орден с бриллиантами, пожалуйста, поподробнее! – попросил Гуров, не столько из-за того, что ему действительно нужен был орден, а потому что не хотелось никуда ехать. – Активный отдых – дело хорошее, но ничто так не бодрит, как внимание начальства, воплощенное в скромном ордене, инкрустированном по периметру скромными бриллиантами…

– Ладно, тем, кто падает в обморок, ордена не дают! – безжалостно сказала Мария. – А свежий таежный воздух я тебе обещаю, поскольку вижу, что в принципе ты не против.

Вот так оно и вышло, что уже через четыре дня Гурова обнимался на перроне Казанского вокзала с женой, полковником Крячко и генералом Орловым, прощаясь с ними на две долгие недели, в течение которых свежий таежный воздух и мастерство высокооплачиваемых специалистов должны были вернуть ему утраченную бодрость. Впрочем, до последнего момента Гуров не оставлял надежд избежать сибирской ссылки, всячески намекая, что здоровье его полностью восстановилось и в дополнительной коррекции не нуждается. Ради этого Гуров особенно крепко обнимался с генералом, стараясь прижать так, чтобы у Орлова трещали кости. Орлов стоически терпел, делая вид, что не замечает титанических усилий подчиненного, но, когда Гуров уже сидел в купе и с грустью выглядывал в окошко, генерал на прощание показал ему внушительный кулак, что должно было означать, несомненно, одно – дал бы я тебе как следует, да больных бить не положено, мой дорогой. С этим Гуров и уехал, помахав напоследок жене, с которой так толком и не сумел повидаться за эти суматошные дни.

Все же Гуров рассчитывал, что новые впечатления и новые знакомства могут утешить его в одиноком путешествии. Однако никаких особенно сильных впечатлений не последовало. Фирменный поезд оказался на редкость удобным, комфортным и тихим. Молодые проводницы, все, как на подбор, симпатичные, одетые в новую красивую форму, были предупредительны, заботливы и почти незаметны. Сосед по купе у Гурова, несомненно, имелся, но увидеть его не представлялось возможным. Обосновавшись в купе раньше Гурова, этот виртуальный сосед куда-то сразу исчез и больше ни разу не появлялся. В одиночестве Гуров очень быстро заскучал и стал спасаться тем, чего ему постоянно не хватало в обыденной жизни, – сном.

Сначала ему очень понравилось спать. Не нужно было задумываться о будильнике, о назначенной встрече, о том, чтобы с утра пораньше забежать к экспертам, – это была неограниченная свобода. Но затем, пресытившись беззаботным времяпрепровождением, Гуров начал ощущать смутное беспокойство, свойственное всем занятым людям, неожиданно оказавшимся вне привычной колеи. Пришло оно во сне, накануне пробуждения и обещало испорченное настроение на весь последующий день, но, к счастью, Гуров успел сообразить, что именно этим утром он прибывает на место назначения. То же самое подтвердил мелодичный девичий голос, сообщивший после деликатного стука в дверь, что станция Чередниково ожидается через тридцать минут и пассажирам следует побеспокоиться, если они не передумали там выходить.

Гуров отнюдь не передумал. Смена обстановки взбодрила его. Он мгновенно поднялся, прямо в пижаме отправился совершать утренний туалет, хорошенько умылся холодной водой, побрился, переоделся и через пятнадцать минут был готов к труду и обороне, то есть к высадке на станции Чередниково, которая являлась перевалочным пунктом по пути в оздоровительный комплекс «Зеленое кольцо». Название станции звучало не слишком многообещающе, но Гуров не был привередлив. Скромное автобусное сообщение между этими двумя пунктами его бы вполне устроило. А если бы вдруг и его не оказалось – что ж, у него появился бы повод сбежать отсюда. Эта робкая надежда еще улучшила его настроение. Гуров достал свой чемодан и стал весело смотреть в окно. Станция была совсем близко, и поезд замедлял ход, но ничего, кроме зеленой стены леса, в окне пока не появлялось. Удивляясь тому, в какие глухие места он попал, Гуров вдруг услышал сильный шум в коридоре, топот, напоминающий слоновий, и взволнованный голос проводницы, убеждающий кого-то, но, судя по всему, без особого успеха.

Не успел Гуров удивиться еще больше, как дверь в его собственное купе с грохотом отворилась, и на пороге возникла совершенно невообразимая фигура – под два метра ростом, с «КамАЗ» шириной и с красной, как медный самовар, физиономией. При этом странный субъект выглядел таким помятым, словно только что выбрался из бака с грязным бельем. Однако выбрался он, решил Гуров, скорее всего, из вагона-ресторана, потому что запах от него исходил весьма специфический – горячий запах винокуренного завода пополам с луковой плантацией. Костюм на гуляке был весьма неплохой, стального цвета. Белая рубашка и желтый галстук прекрасно дополняли ансамбль и в другое время могли бы придать обладателю солидный и даже изысканный вид, но сейчас и они не спасали положения. Щедро авансированный природой и, судя по всему, удачливый человек казался сейчас надломленным и будто разобранным на части.