Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке - [31]
Но еще большее впечатление на Меноккио должно было произвести пространное повествование о магометанстве. Из материалов второго процесса можно заключить (хотя лишь предположительно), что он постарался удовлетворить свою любознательность, обратившись непосредственно к Корану, который в середине XVI века был переведен на итальянский язык. Но и из путешествий Мандевиля Меноккио мог почерпнуть некоторые сведения о магометанстве и обнаружить в этом религиозном учении черты сходства с собственными воззрениями. Согласно Корану, пишет Мандевиль, «из всех пророков Иисус был самый великий и самый близкий к Богу». И Меноккио — по смыслу почти то же самое: «мне думалось, что... он не был Богом, но каким-нибудь пророком, каким-нибудь великим человеком, которого Бог послал на землю для проповеди». Здесь же Меноккио мог встретиться с примером того, что факт распятия Христа отрицается как несовместимый с божественной справедливостью: «Он не был распят, как утверждают, но Бог призвал его к себе, избавив от смерти и от мук, а его телесную форму дал человеку, именуемому Иуда Искариот, которого иудеи и распяли, думая, что распинают Иисуса; Он же живым поднялся на небо, чтобы судить весь мир; вот почему они и утверждают, что, говоря о распятии Иисуса, мы ошибаемся, ибо правосудие Божие не могло такого допустить». Из показаний одного односельчанина Меноккио следует, что и тот утверждал нечто подобное: «неправда, что Христос был распят; распяли Симона Киринейского». Меноккио во всяком случае не признавал распятия, не принимал парадокса креста: «Мне казалось это невозможным, что Господь позволил себя схватить, и потому я думал, что раз его распяли, то это был не Бог, а какой-нибудь пророк...»
Совпадения бесспорные, но затрагивающие лишь частности. Кажется невероятным, что чтение этих мест у Мандевиля могло так взволновать Меноккио. То же самое можно сказать о резкой критике христианства, которую Мандевиль вкладывает в уста султана: «Им бы (христианам) подавать пример всем людям своими добрыми делами, Богу бы в храмах поклоняться, а они не выходят из кабаков, где играют, пьют и обжираются подобно скотам... Им бы быть нелукавыми и кроткими и незлобивыми и терпеливыми и милосердными, каким был Иисус Христос, в которого они веруют, а они творят прямо тому обратное, и все как один склонны к злодеяниям, и алчность их такова, что за малую мзду продают в блудилища дочерей, сестер и жен своих, и отбирают жен друг у друга и неверны слову и нарушают закон свой, который Иисус Христос дал им для спасения их...»
Эта картина морального падения христианского мира, нарисованная за двести лет до Меноккио, должна была, наверное, казаться ему ничуть не устаревшей. Алчность священнослужителей, беззакония тех, кто объявил себя последователями Христа, — все это он видел каждый день. В словах султана Меноккио мог найти самое большее подтверждение своего критического отношения к церкви, но уж никак не причину для душевного волнения. Ее нужно искать где-то еще.
21. Пигмеи и людоеды
«Народы, проживающие на этих землях, веруют по-разному; одни поклоняются солнцу, иные — огню, деревьям, змеям, иные — тому, что первым попадется утром на глаза, иные же — болванам и идолам»..., — говорится в начале второй части путешествий Мандевиля, там, где идет речь об острове Канне рядом с Индией94. К теме «различия вер» автор вернется потом не раз — именно эта тема, тема разнообразия религиозных убеждений так «измучила» Меноккио. Рассказы Мандевиля, описания отдаленных земель, большей частью сказочные, существенно расширяли умственный горизонт Меноккио. Из Монтереале, Порденоне или Венеции, из мест, где проходила его жизнь, он переносился в Индию, в Китай, на острова, населенные людоедами, пигмеями, псеглавцами. Именно пигмеям Мандевиль посвятил строки, ставшие знаменитыми.
«Это малорослый народ, не выше трех пядей; и мужчины и женщины изящны и красивы, хотя и малы. Они женятся в шесть месяцев, в возрасте двух или трех лет родят детей и редко живут больше шести или семи лет; кто доживает до восьми, считается глубоким стариком. Эти пигмеи не имеют себе равных в работе с шелком и хлопком и прочими такими вещами. Они враждуют с местными птицами, и те часто их пожирают. Эти коротышки не возделывают полей и виноградников, но там есть люди такого же роста, что и мы, и они-то и работают на земле. Пигмеи обходятся с ними свысока, как мы бы обходились с пигмеями, если бы они жили среди нас...»
Знаменитая монография Карло Гинзбурга «Загадка Пьеро» (1981)—интеллектуальный бестселлер и искусствоведческий детектив, построенный вокруг исторической интерпретации фресок итальянского художника XV века Пьеро делла Франческа. Автор решительно отходит от стилистической трактовки живописи и предпочитает ей анализ социально-исторических, политических, житейских и прочих обстоятельств, сопровождавших создание шедевров Пьеро. Смысл картин Пьеро оказывается связан с повседневной жизнью самого живописца, его заказчиков и их покровителей.
«Судья и историк» – уникальное детективное расследование итальянского историка Карло Гинзбурга, посвященное знаменитому процессу Адриано Софри. Экс-лидер леворадикальной организации «Непрерывная борьба» («Lotta continua») Софри был арестован в 1988 году, обвинен и осужден по делу об убийстве в 1972 году комиссара полиции Луиджи Калабрези. Гинзбург анализирует судебные материалы, дабы определить, удалось ли следствию доказать вину Софри. Как опыт и навыки профессионального историка помогают Гинзбургу разобраться в существе юридического казуса? В чем состоят сходства и различия между историком и судьей? Способна ли гуманитарная наука в современном цифровом мире выполнять важные общественные функции? На эти и другие остросоциальные вопросы отвечает автор в своей знаковой работе.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.