Сыновья уходят в бой - [105]

– Чтобы с оркестром?

– Попали мы в часть, а командир и давай нас попрекать шапкой.

– Какой шапкой?

– Генеральской. Старику он своему подарил, ну, а партизаны вроде ночью прихватили.

– Добегаешься до штрафной, – сердито говорит Сергей Коренной, – из-за вас о всех пойдет слава.

Завтракали, отдыхали долго.

– Комендатура здесь, – напомнил Коренной.

– Желаю удачи, – сказал партизан с автоматом, завязывая свой мешок, сильно потощавший.

Пошли по улице в сторону узкоколейки, и он идет.

– Что, мешок пустой? – захохотал Головченя.

– Коня, сани загнать, – предлагает кто-то, – зачем оно теперь?

– Это мы за́раз, – встрепенулся Бобок. – Толя, пошли.

И вот Толя и Бобок идут за санями, останавливаются, если видят, что в хате живут. Старики осматривают коня, трогают сбрую, сани. И не берут.

– Ладно, три буханочки, – добреет Бобок.

И три «буханочки» не дают. Пристраиваются и идут следом. Похоронная процессия.

– Ну, соберитесь двое-трое, – предлагает Бобок, – лошадь хорошая, военная, снасть немецкая.

– То-то военная, заберут.

– Ну, две буханочки.

– Оно и не дорого, да нема.

– А чего ходите за нами?

– Да ведь конь!

Толя просит Бобка:

– Отдадим, а?

– Ладно, дядьки, берите за так. Конь хороший. А сбруя вон какая!

Вернулись к узкоколейке, перешли ее. В заросшей кустарником низинке лишь несколько домов (точно спрятались или заблудились!), но уже не деревенского типа: один дом даже двухэтажный. Здесь стоит густой гул голосов. Люди бродят, стоят группами, курят. А у некоторых семейный обед на снегу. Женщины варят, теплым провожают мужей в армию. Не разгульно, просто, сурово: вдали нетерпеливо стучит фронт.

Вдруг увидели своих хлопцев, тоже к двухэтажному дому подходят. Что-то странное в них. Ага, без оружия – вот в чем дело! Борода Головчени выглядит нелепой, мальчишеское лицо Коренного бледнее обычного, весь он очень петушистый, но что-то жалкое в нем.

Зато партизан, у которого был автомат, чему-то радуется, резкие дуги у рта растянуты в усмешку.

– Ладно, все выяснилось, – не то других, не то себя самого успокаивает Головченя.

– А не окажись там обкомовца, что знал ваше командование, где бы мы сейчас были, господа полицаи? – говорит тот, усмехающийся.

– Чему удивились? – сердится Коренной (но вроде на самого себя сердится). – Что дураки еще остались? А вы что думали? Ладно, пошагали на комиссию.

– Бумажка-то у тебя, Сергей? – спрашивает Головченя. – Хорошо ты тому майору: мол, привет от Мохаря! Удивился: «Не знаю такого».

Из двухэтажного дома вышел лейтенант. На красивом смуглом лице черные бакенбарды.

В сразу наступившей тишине прозвучал негромкий уверенный голос:

– Заходите по два.

Человек этот из того мира, где все на своем месте: снисходительно-строгий, немногословный, красивые глаза затянуты пленкой неузнавания. Человек там, куда так рвался ты, так стремишься вернуться, но куда будто все еще не вошел, не совсем вошел. Вот если бы, как у других, все получилось, если бы организованно…

Хлопцы невеселые, приувяли.

– Как думаете, – с легким презрением к самому себе говорит Головченя, – гляди, что и на самом деле позатесались тут всякие?..

К Головчене подкатился дядька в шапке, у которой оба «уха» почему-то обрезаны.

– Закурим, раз такое дело! – улыбается человек в безухой «ушанке».

– Пошел к бобикам собачьим! – гаркнул на него Головченя.

– Привет от Мохаря! – невесело усмехнулся Коренной. Но Головченя его не услышал: он повернулся к молодому краснолицему парню, который сидит на большом фанерном чемодане, как на лошади.

– Теперь все одина-аковые, – чем-то довольный, тянет парень, – нечего, хватит коровок есть…

– Дай! – Головченя сорвал с Толиного плеча автомат, но Сергей Коренной схватил его за руку:

– Одурел?

На пороге дома – снова красивый лейтенант. Взял у Сергея бумажку. А Сергей зовет Толю с собой. Автомат Толя оставил Бобку (с невольной мыслью, что у Бобка легче забрать назад).

В большой холодной комнате Толя прежде всего увидел девушек в белых халатах поверх стеганок. Двое мобилизованных, подрагивая голыми телами, одеваются. За столом сидит женщина в очках, а еще за одним – тепло одетый пожилой капитан.

Толя хотел сразу подойти к мужчине, но его остановили у «женского» стола.

– Мальчик, ты тоже из партизанской группы? Сколько тебе лет?

Толя молчал и прикидывал: скажут или не скажут раздеваться?

– Да он совсем пацан, – вдруг вмешался Коренной, – хорошо, если шестнадцать. – И зачем-то добавил: – В отряде мать осталась. Такая женщина!..

– Молод ты еще для войны. Обожди, – сказала женщина, глядя на Толю так, будто и она знает его мать.

– Повоевал, теперь обожди, – охотно поддержал ее Коренной.

По крайней мере, раздеваться не надо перед женщинами.

Толя вышел – его окружили.

– Оставили… до осени, – с некоторой неловкостью объяснил Толя. Автомат у Бобка забрал.

И сразу всякий интерес потеряли к Толе хлопцы, будто он уже не ихний, чужой. Хоть ты уходи.

Появился из дома Сергей. Не улыбается, но заметно, что доволен.

– Давай, хлопцы! А Толю нашего оставляют.

Кому это интересно?

– А что, – говорит вдруг Головченя, – проводы ему и себе устроим. Что у кого лишнее – ложи сюда. Теперь он тыловик, его и отправим менять.