Сыновья и любовники - [33]

— Когда, он говорил, он приедет? — уже в пятый раз спросил Морел.

— Поезд прибывает в половине седьмого, — раздельно произнесла она.

— Стало, он будет туточки в десять минут восьмого.

— Да, как же, на этой мидлендской линии он задержится не на один час, — безразлично ответила жена. Словно бы не ожидая сына вовремя, она этим надеялась ускорить его приезд. Морел пошел к дверям посмотреть, не идет ли сын. Потом вернулся.

— Господи! — сказала жена. — Ты точно карась на сковородке.

— Ты б лучше приготовила ему какую еду, — предложил отец.

— Еще сколько угодно времени.

— А по мне, так вовсе немного, — сказал он, сердито повернувшись в кресле.

Миссис Морел стала убирать со стола. Закипел чайник. А они все ждали и ждали.

Меж тем Пол, Артур и Энни топтались на перроне в Ситли-Бридж, на главной мидлендской линии, в двух милях от дома. Они прождали час. Прибыл поезд — но Уильям не приехал. На путях горели красные и зеленые огни. До чего ж темно было и до чего холодно!

— Спроси его, пришел ли поезд из Лондона, — сказал Пол сестре, когда они увидели человека в форменной фуражке.

— Не, не буду, — сказала Энни. — Помалкивай… а то еще прогонит нас.

Но Полу до смерти хотелось, чтоб дядька узнал, что они ждут кого-то с лондонским поездом — так это распрекрасно звучит. Однако очень ему всегда страшно заговорить с любым взрослым, где уж тут осмелиться спросить человека в форменной фуражке. Троица и в зал ожидания не решалась зайти — вдруг их выгонят, вдруг они что-нибудь пропустят, если уйдут с перрона. И они ждали во тьме, в холоде.

— На полтора часа уже опоздал, — жалобно сказал Артур.

— Так ведь канун Рождества, — сказала Энни.

Замолчали. А Уильям все не ехал. Они вглядывались во тьму, куда уходили рельсы. Там Лондон! Казалось, это за тридевять земель. Пока доедешь из Лондона, всякое может случиться. И слишком тревожно им было, не до разговоров. Замерзшие, подавленные, сбившись в кучку, они молча стояли на перроне.

Наконец, после более двух с лишком часов ожидания, из тьмы вынырнули огни паровоза. На перрон выбежал носильщик. У детей сильно заколотились сердца, они попятились. Подкатил длинный состав, направляющийся в Манчестер. Раскрылись две двери, из одной выскочил Уильям. Они кинулись к нему. Он весело нагрузил их пакетами и тотчас стал объяснять, что этот длиннющий поезд остановился на такой маленькой станции, как Ситли-Бридж, ради него одного: по расписанию остановки здесь нет.

Меж тем родители уже стали тревожиться. Стол был накрыт, отбивные котлеты поджарены, все готово. Миссис Морел надела свой черный фартук. На ней было самое наряднее ее платье. Теперь она села и делала вид, будто читает. Каждая минута была пыткой.

— Гм! — произнес Морел. — Уже полтора часа.

— А дети все ждут! — сказала она.

— Неужто поезд до сих пор не пришел? — сказал Морел.

— Говорю тебе, в канун Рождества поездов ждут часами.

Оба сердились друг на друга за то, что так волнуются. За окном, под холодным, сырым ветром стонал ясень. Какое же огромное ночное пространстве от Лондона до дому! Мать совсем извелась. Негромкое тиканье часов выводило ее из себя. Становится уже так поздно, становится невыносимо.

Наконец послышались голоса, шаги у входа. Морел вскочил, крикнул:

— Туточки они!

И сразу отступил. Мать кинулась к двери и остановилась. Стремительные шаги, легкое топотанье — дверь распахнулась. На пороге Уильям. Опустил на пол свой кожаный саквояж и заключил мать в объятия.

— Мама! — сказал он.

— Мальчик мой! — выдохнула она.

И секунду-другую, не дольше, обнимала его и целовала. Потом оторвалась от него и, стараясь подавить волнение, сказала:

— Но как же ты поздно!

— Еще бы не поздно! — воскликнул он, повернувшись к отцу. — Ну, пап!

Мужчины пожали друг другу руки.

— Ну, сынок!

В глазах у Морела стояли слезы.

— Мы думали, ты уж не приедешь, — сказал он.

— Ну как же не приехать! — воскликнул Уильям.

Потом сын повернулся к матери.

— А ты хорошо выглядишь, — смеясь, с гордостью сказала она.

— Ну как же! — воскликнул он. — Еще бы… домой приехал!

Уильям был красивый юноша, стройный, лицо мужественное. Он оглядел все вокруг — вечнозеленые веточки, остролист, на плите — противни с пирожками.

— Ей-Богу, все как было, мама! — сказал он словно бы с облегченьем.

На миг все притихли. И вдруг Уильям подскочил к плите, схватил с противня пирожок и целиком запихнул в рот.

— Ну, где еще увидишь такую большущую духовку! — воскликнул отец.

Уильям привез всем бесчисленные подарки. Все свои деньги до последнего гроша потратил на них. Дух роскоши разлился по всему дому. Мать получила зонтик со светлой позолоченной ручкой. До смертного часа не расставалась она с ним и все согласна была бы потерять, только не этот зонтик. Каждому предназначался какой-нибудь замечательный подарок, а кроме того, Уильям привез разные неведомые им сласти: рахат-лукум, засахаренные ананасы и еще всякую всячину, какую, по мнению младших, могло породить великолепие Лондона. И Пол расхваливал эти сласти своим друзьям.

— Настоящий ананас, его нарезали на ломтики, а потом засахарили — просто объедение!

Все в семье были счастливы до небес. Родной дом это родной дом, и сколько бы мучений ни выпало на их долю прежде, они любили его со всей страстью любящих сердец. Собирались гости, устраивались праздники, люди приходили поглазеть на Уильяма, поглазеть, как его изменил Лондон. И все находили, что «такой он стал джентльмен, право слово, уж такой распрекрасный малый».