Сыновья и любовники - [152]

Он лежал, уставясь в стену напротив, будто старался уверить себя, что никакого Морела тут нет. Пол почувствовал, в нем поднимается ожесточение и злость.

— Это доктор Ансел сказал мне, что вы здесь, — сухо проговорил он.

Доус молчал.

— Брюшной тиф скверная штука, я знаю, — настойчиво продолжал Морел.

Вдруг Доус сказал:

— Зачем пожаловал?

— Потому что доктор Ансел сказал, у вас тут никого знакомых нет. Верно это?

— Нигде у меня никого нет, — сказал Доус.

— Очевидно, вы сами никого знать не хотите.

Опять молчание.

— Как только сможем, увезем мать домой, — сказал Пол.

— А чего с ней? — спросил Доус с присущим больному интересом к болезням.

— Рак у нее.

Опять молчание.

— Но мы хотим отвезти ее домой, — сказал Пол. — Придется нанимать автомобиль.

Доус лежал, задумавшись. Потом сказал:

— А попросил бы Томаса Джордана, пускай одолжит тебе свой.

— Места не хватит, — ответил Пол.

Доус подумал, поморгал.

— Тогда Джека Пилкингтона попроси, он одолжит. Ты ж его знаешь.

— Думаю, лучше нанять, — сказал Пол.

— Ну и дурак, если станешь нанимать, — сказал Доус.

Исхудав за время болезни, он опять стал красивым. Полу жаль его было, уж очень измученные у него глаза.

— Вы здесь нашли работу? — спросил он.

— Я только приехал, и сразу меня схватило, — ответил Доус.

— Вы хотите в санаторий? — спросил Пол.

Лицо Доуса опять омрачилось.

— Ни в какой такой санаторий я не поеду, — сказал он.

— Мой отец был в санатории на побережье, и ему понравилось. Доктор Ансел направил бы вас.

Доус задумался. Было ясно, он боится опять выйти в жизнь, на люди.

— У моря сейчас было бы совсем неплохо, — продолжал Морел. — Дюны нагреты солнцем, и прибой не чересчур силен.

Доус не отозвался.

— Господи, да если знаешь, что опять сможешь ходить и плавать, все остальное пустяки! — вырвалось у Пола, слишком он был несчастен, чтобы сдерживаться.

Доус быстро глянул на Пола. Его темные глаза не посмели бы встретиться ни с чьими глазами на свете. Но от неподдельного страдания и беспомощности, прозвучавших в голосе Пола, ему словно полегчало.

— У ней далеко зашло? — спросил он.

— Она тает, как свеча, — ответил Пол. — Но она не унывает… бодрая!

Он закусил губу. И через минуту поднялся.

— Ну, я пойду, — сказал он. — Вот я оставляю вам полкроны.

— Не надо, — пробормотал Доус.

Морел не ответил, просто оставил монету на столе.

— Когда опять буду в Шеффилде, постараюсь забежать, — сказал он. — Может, захотите повидать моего зятя? Он работает у Пайкрофта.

— Не знаю я его, — сказал Доус.

— Он хороший малый. Сказать ему, чтоб зашел? Он принес бы вам газеты, почитаете.

Доус не ответил. Пол ушел. Он подавил глубокое волнение, которое в нем вызвал Доус, и его бросило в дрожь.

Матери он ничего не сказал, но на другой день все рассказал Кларе. Это было в обеденный час. Последнее время они редко вместе гуляли, но в тот день Пол позвал ее в парк при замке. Они сели там, а вокруг сияли под солнцем алые герани и желтые кальцеолярии. Клара держалась настороженно и казалась обиженной.

— Ты знаешь, что Бакстер в больнице в Шеффилде и у него брюшной тиф? — спросил Пол.

Серые глаза поглядели испуганно, Клара побледнела.

— Нет, — со страхом ответила она.

— Он поправляется. Я навестил его вчера… мне сказал доктор Ансел.

Новость ошарашила Клару.

— Он очень плох? — виновато спросила она.

— Был очень плох. Сейчас ему лучше.

— Что он тебе сказал?

— Да ничего! Мрачный такой лежит.

Далеки они сейчас были друг от друга. Пол сообщил ей что знал.

Клара стала замкнутая, молчаливая. В следующий раз, когда они пошли пройтись и он взял ее под руку, она высвободилась и шла чуть поодаль. А он так нуждался в утешении.

— Ну почему ты такая неласковая? — спросил он.

Клара не ответила.

— В чем дело? — спросил Пол, обхватив рукой ее плечи.

— Не надо! — сказала она, высвобождаясь.

Пол оставил ее в покое, отдался своим грустным мыслям.

— Ты расстроилась из-за Бакстера? — спросил он наконец.

— Я с ним вела себя мерзко! — сказала она.

— А сколько раз я тебе говорил, что ты плохо с ним обошлась, — отозвался Пол.

Теперь они были враждебны друг к другу. Каждый думал о своем.

— Я с ним обходилась… да, я плохо с ним обходилась, — сказала Клара. — А теперь ты обходишься плохо со мной. Так мне и надо.

— То есть как это я плохо с тобой обхожусь? — спросил Пол.

— Так мне и надо, — повторила она. — Я никогда им не дорожила, а теперь ты не дорожишь мной. Но так мне и надо. Он любил меня в тысячу раз больше, чем ты.

— Неправда! — вскинулся Пол.

— Правда! По крайней мере, он меня хотя бы уважал, а ты — не уважаешь.

— Уважал он тебя, как же! — сказал Пол.

— Да, уважал! Это я виновата, что он стал такой отвратительный… теперь я понимаю. Понимать ты меня научил. А любил он меня в тысячу раз больше.

— Ну ладно, — сказал Пол.

Только одного он сейчас хотел, пусть его оставят в покое. Он едва справляется и со своим горем, хватит с него. Клара только мучит его, с ней только устаешь. И он распрощался с ней без сожаленья.

При первой же возможности Клара поехала в Шеффилд проведать мужа. Встреча не удалась. Но Клара оставила ему розы, фрукты и деньги. Она хотела к нему вернуться. И не, то чтобы она его любила. Когда она смотрела на него в больнице, ее сердце не согревалось любовью. Ей лишь хотелось смириться, стать перед ним на колени. Хотелось жертвовать собой. Ей ведь не удалось вызвать в Мореле подлинную любовь к себе. Ей стало страшно. Душа жаждала покаяния. И оттого она преклонила колена перед Доусом, и ему это доставило редкостное удовольствие. Но расстояние между ними было еще очень велико, слишком велико. Мужчину это пугало. Женщину скорее радовало. Ей нравилось, что она служит ему через разделяющую их пропасть. И она была теперь горда.