Сыновья и любовники - [142]

Но Клара не была удовлетворена. Она понимала, что-то произошло огромное, что-то огромное объяло ее. Но не удержало. И наутро ощущение уже стало иным. Да, им было дано понять, но удержать в себе это ощущение она не смогла. Пусть бы оно повторилось, пусть будет что-то постоянное. Она не до конца осознала происшедшее. Думала, ей недостает Пола. А на него нельзя положиться. Ведь того, что между ними было, возможно, никогда больше не будет; он может от нее уйти. Не завладела она им, и вот неудовлетворена. Она побывала там, но не ухватила… чего-то… она сама не знала, чего… что она жаждет получить.

В то утро Пол был умиротворен и в душе счастлив. Казалось, он был крещен огнем страсти и теперь обрел покой. Но не Клара была тому причиной. Страсть вспыхнула благодаря ей, но не к ней. Едва ли они стали хоть сколько-нибудь ближе друг другу. Они словно оказались слепыми орудиями великой силы.

Когда Клара увидела его в тот день на фабрике, сердце ее обратилось в каплю огня. Вот оно его тело, его лоб. Ярче разгорелся огонь в груди; надо удержать Пола. А он, такой успокоенный, такой размягченный, продолжал отдавать распоряжения. Она пошла за ним в темный, уродливый подвал и обняла. Он ее поцеловал, и опять его стала жечь страсть. Кто-то подошел к двери. Пол кинулся вверх по лестнице, Клара, двигаясь как лунатик, вернулась в свою комнату.

После этой встречи огонь медленно угасал. Все ясней и ясней становилось Полу, что происшедшее с ним тогда было безлико, обращено не к Кларе. Он ее любит. Полон огромной нежности к ней, после того как пережил с нею вместе такое глубокое чувство; но не сможет она укрепить и сделать устойчивой его душу. Оказалось, он искал в ней то, чего в ней нет и быть не может.

А она желала его, и желание сводило ее с ума. Увидев его, она непременно должна была к нему прикоснуться. На фабрике, когда он с ней разговаривал о лечебных чулках, она украдкой проводила рукой по его боку. Она шла за ним в подвал, чтоб на ходу его поцеловать; она не сводила с него глаз, полных невысказанного томления и неудержимой страсти. Пол боялся, вдруг она забудется и бесстыдно выдаст себя перед другими работницами. В обеденный час, прежде чем уйти, она неизменно его дожидалась, чтоб он ее обнял. Она словно стала беспомощна, чуть ли не тяготила его, и он злился.

— Ну что тебя вечно тянет целоваться и обниматься? — сказал он. — Всему свое время.

Клара подняла на него глаза, в них блеснула ненависть.

— Так уж и вечно? — сказала она.

— Вечно, даже когда я прихожу поговорить о работе. Работа есть работа…

— А любовь что такое? — спросила Клара. — Для нее отведены особые часы?

— Да, не рабочие часы.

— И ты составишь для нее расписание в зависимости от того, когда кончается работа на фабрике?

— Да, и в зависимости от того, свободны ли мы от всяких дел.

— Значит, любовь позволена только в свободное время?

— Только, и даже в свободное время не всегда… Та любовь, которая выражается в поцелуях.

— Так-то ты о ней думаешь?

— Этого вполне достаточно.

— Я рада, что ты так думаешь.

И какое-то время Клара была с ним холодна — она просто ненавидела его; и, пока она была холодна и презрительна, пока опять его не простила, ему было не по себе. Но, когда все началось сызнова, они ничуть не стали ближе. Ему потому удавалось ее удерживать, что она никак не могла им насытиться.

Весной они вместе поехали к морю. Сняли комнаты в небольшом коттедже неподалеку от Теддлторпа и жили там как муж и жена. Иногда к ним приезжала миссис Рэдфорд.

В Ноттингеме знали, что Пол Морел и миссис Доус проводят время вместе, но толком ничего известно не было, Клара всегда держалась обособленно, а Пол казался таким бесхитростным и простодушным, и никого это особенно не занимало.

Пол любил Линкольнширский берег, а Клара любила море. Ранним утром они часто ходили вместе купаться. Серый рассвет, заболоченные, пустынные, тронутые зимой низины, богатые травами соленые болота близ моря — этого было вполне довольно, чтоб развеселить его душу. Едва они сходили со своего дощатого мостика на дорогу и им открывались бесконечные однообразные просторы чуть темнее неба, и море, такое маленькое за подступавшими к нему песчаными дюнами, сердце Пола до краев наполняла всеобъемлющая неумолимость жизни. В эти минуты Клара его любила. Он такой одинокий, сильный, и в глазах горит прекрасный свет.

Их пробирал холод, тогда Пол бежал с ней наперегонки к зеленому перешейку. Бегала она хорошо. Щеки ее заливал румянец, шея была обнажена, глаза сияли. Ему нравилось, что она такая пышная, почти тяжеловесная, и, однако, быстрая. Сам он был легок, она же устремлялась вперед в великолепном напряженье. Разогревшись, они шли рука об руку.

Небо порозовело, бледная луна, клонящаяся к западу, поблекла. Смутные просторы стали оживать, отчетливо вырисовывались растения с крупными листьями. Среди больших, холодных дюн Пол с Кларой прошли к прибрежной полосе. Длинная, пустынная, она стонала под бременем рассвета и прибоя; океан был плоский, темный, с белой каймой. Над сумрачными водами рдело небо. Огонь быстро растекался среди облаков и рассеивал их. Густой румянец отгорел, обратился в оранжевый, оранжевый — в тускло-золотой, и в блеске золота взошло солнце, огненные отблески рассыпались по волнам, будто неведомая дева прошла вдоль берега с переполненным ведром, расплескивая свет.