Сыновья - [7]

И вот прошло двести пятьдесят лет. И мы слышим, «инородцы вымирают», «инородцы угасают», инородцы в силу какого-то рокового закона должны исчезнуть при встрече с европейской цивилизацией. Но инородцы исчезают не в силу каких-либо роковых законов, а в силу именно беззакония. В силу того произвола, какой позволен русским кулакам по отношению к инородцам забытого, обездоленного Енисейского низовья.

Ты сам не раз видел, как раньше на больших парусниках, а теперь на пароходах, подходят русские торговцы к кочевьям, предлагают наивным инородцам много соблазнительных вещей взамен на звериные шкуры, рыбу, бивни мамонта. Инородцы охотно вступают в меновой торг. И мало-помалу усваивают привычку ко многому, что дотоле им не было известно.

Налицо – открытый обман. Но инородец, не знающий лжи, этого не замечает. Если сравнить цены в Енисейске и на Бреховских островах, они в низовье в пять – десять раз выше. Например, пуд муки в Енисейске – пятьдесят две копейки, в низовье – пять рублей, а фунт свинца дороже в четырнадцать раз!

– Стратоник Игнатьевич! А почему вы не учитываете стоимость погрузки, разгрузки, доставки товаров пароходом. Отсюда и цены здесь выше. Вы думаете, на чём Сотниковы из урядников стали купцами с годовым доходом от пятидесяти до ста тысяч рублей? Вот на таких ценах! И каким честным и добропорядочным был мой покойный отец, но всё равно, набрасывал на каждый товар с учётом корма оленей, провизии каюрам и приказчикам, их жалованья, постройки нарт, лабазов, лодок и покупки сетей.

– Я понимаю, торговля должна быть авантажной. Но ведь не такие же цены мы должны диктовать инородцам, оставляя их вечными должниками. Ни один купец никогда не учитывает затраты инородцев на одежду, ружейные припасы, провизию, на содержание оленьих или собачьих упряжек и так далее. Считают, им всё даёт сама природа. Причём даёт бесплатно. А чтобы взять у природы – нужны неимоверные усилия инородцев. И не только взять, а просто выжить в суровых условиях тундры или тайги.

– А почему я как купец должен себе в убыток кормить тысячи инородцев? Я мотаюсь по всей губернии, иногда даже в Тобольск заглядываю, привожу за три тысячи вёрст товары, вечно мёрзну в зимних аргишах, летом не вылажу из рыболовных артелей, а за что? За спасение инородцев? Увольте! Есть царь-государь, есть правительство! Вот они пусть и заботятся о жизни аборигенов! Скажете, у них рук не хватает на всю Россию! Пусть выделяют нам субсидии для погашения расходов. Тогда товары аборигенам мы будем доставлять по низшей цене, чем сейчас. Но и Санкт-Петербург, и Иркутск, и Красноярск не очень интересует судьба малых народов. А если я как купец, имея добрую душу, стану продавать товар дешевле, чем другие, то не застрахован в тундре от подлой пули в спину, от поджога моих лабазов или пробоин в баржах. Жизнь-то ведь одна, и ценнее-то она всех богатств на свете.

– Я ведаю, что между русскими купцами и кулаками в низовье существует круговая стачка, в силу которой инородец, прогневивший одного из кулаков, не найдёт нигде у русских поддержки, – сказал псаломщик. – Ты сам скоро станешь вести торг и также будешь зверствовать над людьми.

– Вероятно, да! В душе я подготовил себя ко всем невзгодам, наполняющим купеческую жизнь. И ради собственной корысти я не поступлюсь ни одним из своих принципов. Я много передумал о будущей жизни. И понял, что в этом, сотворённом Богом мире, – надежда только на себя. А моя сиротская доля ещё раз подтвердила моё понимание. Мой отец, оставшись в тринадцать лет с малолетним Петром на руках, смог постичь грамоту, стал казачьим урядником, затем приставом, смотрителем хлебозапасных магазинов. Поставил на ноги брата и развернул меновый торг от Оби до Лены. И церковь построил, и медь выплавил. Да и у инородцев заслужил уважение. А вы говорите, что наш брат, купец, только и надувает инородцев. За надувательство народ бы не чтил моего отца. Я же не нуждаюсь в его почтении!

– Ты пока умён от книг, но не от жизни. Жизнь намного мудрее книг. Ты зря небрежишь мнением людей! Его заслужить – ой, как нелегко! Но его учитывают даже при присвоении гильдийского звания, при судебных тяжбах, а их у тебя с твоим норовом будет во сто крат больше, чем у твоего отца. Закон худо-бедно всё-таки дотягивается и до полярного круга. Надеюсь, с приходом сюда законов – и бесчинств в тундре станет меньше. Так что, Александр, мнением людей надо дорожить. И положительным, и отрицательным. А уважением – без условий. Особенно в нём нуждаются при судебных исках!

– Мне покойный отец говорил, что люди тундры долго помнят добро. Они его лучше понимают, чем зло. Я хочу научить их распознавать зло. Оно изощрённей, чем добро.

– А зачем ты хочешь развить у них дьявольские начала. Неужто ты сам и исповедуешь только их? – спросил псаломщик. – У тебя же крест на шее!

– А сколько в жизни дьяволов с крестами на шее! Их легионы! А фарисеев столько же! Я хочу через зло дать понять ценность добра. Потому что, как бы мы ни философствовали, а в мире – равновесие добра и зла. И люди поначалу плохо чувствуют зло, потому что оно всегда, до некоторых пор, затаённо, чтобы его не могли избежать те, на которых оно направлено.