Воробей в матери ожил, как всегда в минуты волнения. Два полпрыжка к столу, полпрыжка назад. Схватить бумагу, порвать... Нельзя.
- Да как же... он же разве...
Следователь хлопнул ладонью по столешнице. Несильно хлопнул, но отработанно. Телефон звякнул. Мать вздрогнула.
- Короче, слушай, мать: больше повторять не буду. Не в игрушки играем. Сдашь старшего - получишь младшего. Не сдашь - будет сидеть дальше. Парень податливый - много на него накрутить можно. Да не только накрутить - сама думай.
Каким внутренним чутьем мать просекла, что кричать бесполезно, плакать тоже. Следователь был не страшный, но какой-то внутренне собранный, тяжелый. Человек-ядерцо.
- Дома не ночует, не звонит. Вот и вчера заходил ваш товарищ, запричитала она.
- Врешь, мать. Ну ври, ври... Только там, в коридоре.
Следователь кивнул матери на дверь, сел и стал писать.
Тогда мать быстро, неумело, опустилась на колени и стала кланяться. Зачем? Сама не знала. Только поняла вдруг, что стоит на коленях. И сама в глубине удивилась: откуда взялись эти поклоны, ведь в церковь-то сроду не ходила.
Следователь коротко посмотрел и отвернулся. Видно, и к этому привык. Мать стала плакать, потом спросила:
- А сколько сидеть-то?
Это был уже торг. Почти сговор. Сговор двоих во имя третьего предать четвертого.
- Так... - следователь деловито заглянул в папку. - У него уже три есть. Условно. Ну еще четыре дадут, за рецедив. Считай, мать: семь, но по факту лет пять. При хорошем поведении года четыре. И если сам придет - тоже зачтется.
Белесые ресницы пытливо моргали. Он ждал, очень довольный собой. И мать это поняла.
- Значит, сына тебе привести, говоришь? Зачтется, говоришь, да?
- Зачтется...
Мать шагнула к столу, откинулась и неумело плюнула. Плевок упал почти отвесно, попав между папкой и телефоном. Потом мать повернулась и вышла.
Следователь схватился было за трубку, но передумал. Вместо этого вытащил из корзины скомканный лист и аккуратно, начиная от краев, вытер плевок. Потом взял еще один лист и промокнул насухо, пока не остался доволен.
* * *
Через два дня мать вновь пришла к следователю, за рукав, почти насильно, волоча за собой старшего. Нашла у того плосколицего.
- На, жри мясо!
Младшего брата выпустили сразу, как посадили старшего. Гришка несколько дней пролежал на диване носом в подушку, а потом отлежался и стал жить дальше.
Старший, хотя суд уже был, сидит пока не на зоне - в городе. Мать ходит к нему часто: навещает, носит передачи. Писем Гошка почти не присылает, а если присылает, то стандартные - с жалобами и просьбами присылать шерстяные носки и сигареты. Говорит: на них все можно выменять.
