Сын Валленрода - [76]

После этой накачки они возвращались в казармы молча. В этот день с утра была почта. И Станислав получил письмо от матери. Он начал читать: «Мой дорогой Сташек!» Она писала, что его последнее письмо ее очень обрадовало. Как хорошо, что он все еще служит в этом спокойном и безопасном месте. К сожалению, она не знает, что это за место и что он там делает, так как многие фразы в письме были вымараны чернилами до такой степени, что ничего нельзя было понять. Но не важно, где он служит, лишь бы только ему не надо было подвергать опасности свою жизнь. Она ведь ему верит и знает, что он в любой ситуации сохранит человеческое достоинство. Кася тоже приписала несколько слов. Обе по ночам часто плачут и т. п. … Письмо навеяло грусть на Станислава. Вскоре ему придется прервать с ними всякую связь.

Маменькин сынок Ухмер, с которым он сидел на гауптвахте, также закончил читать длинное, на трех листах, послание.

Попав в число отправляемых на фронт, он совсем пал духом. Вертя в руках письмо, Ухмер взглянул украдкой на Станислава.

— Из дома?

— Из дома.

— От матери?

— Да.

— О чем пишет?

— Радуется, что я нахожусь в спокойном месте и не подвергаю свою жизнь опасности.

Ухмер отреченно покачал головой.

— Конец со спокойным местом. Комендант сказал, что выбрал самых лучших, но я-то знаю… Надо было чаще и поточнее стрелять. Хотя бы ради матери. Из-под Москвы не так-то просто вернуться, это не Париж.

— Надо было стрелять так, как Бруно, — сказал Станислав. — У военнопленных нет матерей.

Ухмер неуверенно посмотрел на него. Он не мог понять, говорит ли Станислав серьезно или с издевкой.

Так, значит, идея отправки охранников на фронт родилась из страха фон Граффа перед гестапо… Это, несомненно, помогло Станиславу выйти сухим из воды. Жандармерия, эти чертовы болты со следами разводного ключа, вырванные из пола доски, всякие подозрения о помощи в побеге «добровольцев» — все это было уже в прошлом. А сейчас полное боевое снаряжение в зубы, тяжело пыхтящий паровоз и ряды набитых солдатами вагонов. Солдатами армии «Центр». На открытых платформах танки, зачехленные брезентом пушки и холодные бетонированные круги, а на них задранные кверху стволы скорострельных зенитных пулеметов. Впереди паровоза три платформы с галькой. Это мера предосторожности на случай заложенной под рельсы взрывчатки. Настоящая крепость на колесах.

Посадка производилась под недремлющим оком жандармов. Станислав надеялся увидеть еще раз Люсю, но охрана эшелона не пропускала никого в расположение станции. Последний раз он виделся с ней в привокзальном ресторане. Она молча сжимала ему руку, а он курил сигарету за сигаретой. Безумно хотелось напиться до бесчувствия. Люся умоляла его с нескрываемым страхом: «Станислав, ты забудешь адрес, не пей, ты забудешь адрес!» Она назвала адрес, как только они встретились: «Славута, Одесская, дом три, Андрей Воронюк». И сообщила пароль. По ее настоянию, он несколько раз его повторил. На поверхности столика Люся нарисовала пальцем приблизительный план, чтобы он легче нашел улицу. Это была самая окраина города и попасть туда не так трудно. «Только бы тебе повезло, — твердила Люся. — Будь осторожен. Я боюсь за тебя». Когда они вышли из ресторана, она повисла у него на шее и не могла оторваться. Она знала, что, если даже он вернется в Шепетовку, они уже не смогут встречаться. Вернется ли? Станислав посмотрел на толпившихся перед поездом солдат. Разве можно убежать из такой крепости на колесах? «Альтенберг!» Станислав оглянулся. В вагоне за его спиной стоял Ухмер. Нижняя челюсть у него тряслась словно его лихорадило. Еще мгновение — и он расплачется. «Мы должны держаться вместе. Мы обязаны преодолеть это испытание, Станислав, ты меня слышишь?» Когда же он успел воспылать к нему такой симпатией? Видимо, страх перед передовой пробудил в нем потребность в сердечной дружбе. «Ты прав, Ухмер, мы обязаны». В вагоны грузилось еще какое-то подразделение из местного гарнизона. Их тоже там неплохо прочесали. Скрипит снег под солдатскими сапогами, слышится учащенное дыхание, изо рта вырываются клубы пара, и с грохотом летит в вагон боевое снаряжение. «Зиг хайль! Зиг хайль», — скандируют где-то рядом. Чуть поодаль кто-то наигрывал на гармонике. «Тебе так везет, моя дорогуша…» — вторили мелодии мужские голоса.

Наконец паровоз дал гудок и колеса монотонно застучали по рельсам. Дорога навстречу смерти началась. Но смерть бывает порой нетерпелива. Посреди ночи с неба посыпались бомбы. Они взрывались с грохотом рядом с мчащимся эшелоном. Крышу вагона, в котором ехал Станислав, прошила пулеметная очередь. Посыпались щепки, раздались стоны раненых. Поезд резко затормозил, и Станислава отбросило к стенке. Кто-то отодвинул дверь, солдаты, торопясь, вываливались в поле. Станислав вскочил и одним прыжком вылетел наружу, опустившись в мягкий снежный сугроб. Вверху, в темном небе, слышался рокот невидимых самолетов. Кто успел, тот заполз за колеса вагонов.

Станислав выбрался из сугроба и, не обращая внимания на взрывы, от которых взлетали фонтаны снега, побежал в открытое поле. Канонада на мгновение стихла. Бомбардировщики, сделав очередной круг, начали новую атаку. Как можно быстрей оторваться от поезда! Подальше от поезда! Проклятый снег мешает бежать! Ноги вязнут в нем, как в болоте. Опять началось… Остервенело бьют в небо зенитные пулеметы. Искрящиеся снаряды словно нити коралловых бус уносятся во тьму ночного неба. Ответ не заставляет себя ждать: воют пикируя самолеты, трещат бортовые пулеметы и темноту разрывают ослепительные вспышки бомб. Одна, две, три, четыре… Станислав упал плашмя на землю, рот полон снега, в глазах полыхает пламя. Вот до чего вымотался. Все вокруг стало оранжевым… собственные ладони, небо, снег. Он посмотрел вверх. Нет, это не от усталости. В небе горели три солнца. Три раскаленных солнца повисли над отстреливающимся поездом. Подвешенные на парашютах осветительные ракеты потихоньку несет ветер. Яркий свет залил снежное поле. Длинные тени мечутся в поисках укрытия.