Сын племени навахов - [4]

— Вашему отцу грозит опасность! Я это знаю! — повторяла она снова и снова.

Внезапно тихое пуэбло ожило. Трое мужчин на крыше начали кричать и размахивать одеялами, и в ответ на их сигнал отряд воинов выступил из леса у восточной окраины деревни и направился к маисовым полям, а из пуэбло вышли сотни других воинов и двинулись к полям с западной стороны. Вместо трехсот мужчин из пуэбло Уалатоа, с которыми хотел сразиться мой отец, выступили против него все воины из семи пуэбло племени тэва. Раздались оглушительные выстрелы и вопли людей, умирающих там, в зеленых полях. Всюду видели мы воинов, убивающих друг друга. И тогда прочь от пуэбло Уалатоа побежали воины моего отца, а тэва преследовали их и никого не щадили. Беглецы карабкались по склонам гор. Мы вскочили на ноги.

— Что мне делать, что мне делать с моим слабым, больным мальчиком? — кричала моя мать.

Увидев выбоину у подножья утеса, она побежала туда, а нам приказала следовать за ней. Это была узкая неглубокая пещера: у задней стены лежали листья, хворост и трава, собранные семейством лесных крыс. Мать быстро вытащила несколько охапок хвороста, а мне и брату велела залезть в пещеру. Сверху она закрыла нас листьями и ветками. Потом сказала нам, что она сама спрячется где-нибудь в другом месте, а мы должны лежать смирно, пока она не вернется. Одинокий Утес стал просить, чтобы она спряталась вместе с нами.

— Не могу, для меня нет места, — всхлипывая, сказала она.

Еще раз приказав нам не шевелиться, она ушла.

Пыль слепила нам глаза и забивалась в горло. Одинокий Утес хныкал, а я умолял его не шуметь. Мы знали, что битва еще не кончена: снизу доносились выстрелы, крики, вопли раненых и ликующее пение воинов тэва. Потом раздалось шарканье ног, обутых в мокасины. Воины тэва, поднялись на склон горы и остановились перед нашей пещерой. Они громко разговаривали и как будто спорили. Вдруг один из них воткнул копье в собранный крысами хворост, которым мы были прикрыты. Острый конец копья вонзился мне в плечо. Тогда я был еще маленьким и невольно вскрикнул от испуга и боли. Тотчас же они разбросали прикрывавший нас хворост. Два воина-тэва, раскрашенные черной краской и разукрашенные орлиными перьями, вытащили нас из пещеры. Я увидел боевую дубинку, занесенную над головой брата. Рванувшись вперед, я вцепился в руку воина и вонзил в нее зубы.

— Он слабый, больной! Не смей обижать моего брата! — кричал я, забыв о том, что они не могут меня понять.

2. СЫНОВЬЯ НАЧИТИМЫ

Воин-тэва не понял моих слов, но боль в укушенной руке заставила его поморщиться. Брата он не ударил, но меня схватил за горло и, отстранив от себя, занес над моей головой дубинку. Потом вдруг усмехнулся и сказал своим товарищам.

— Мышонок хочет защитить слабого. Кажется, я пощажу и того и другого.

— Нет, нет! Убей обоих! — крикнул воин, стоявший за его спиной.

Тогда я ничего не понял, но впоследствии узнал об этом разговоре.

Между тем сверху донесся шум: на склоне горы завязалась новая драка. Четверо тэва бросились туда, а мы остались одни с человеком, захватавшим нас в плен. Он разжал руку, сжимавшую мне горло, и взял меня за плечо. Взглянув на меня и на моего испуганного брата, он перевел взгляд на склоны горы, где слышались крики. Я узнал голос матери, потом услышал ее вопль: «О бедные мои мальчики! Я ухожу...» И все стихло. Я понял, что она убита. Тогда я попытался выхватить нож, торчавший за поясом врага, но воин только засмеялся и крепче сжал мое плечо. Одинокий Утес тоже слышал отчаянный вопль матери. Он закачался, как тростинка на ветру, и упал к нашим ногам.

Воин наклонился, поднял его и понес. Не выпуская моей руки, он стал спускаться с горы. Я шел за ним. Последний крик матери еще звенел в моих ушах. Она умерла! Теперь меня не заботило, что будет со мною. Я думал, что человек, взявший нас в плен, приведет меня и брата в пуэбло и там убьет на глазах у своих соплеменников.

Мы спустились к подножью горы и пересекли поле, усеянное телами убитых навахов. Среди них я увидел лишь несколько трупов тэва. У входа в пуэбло толпились женщины и дети; они смотрели на нас во все глаза; дети показывали на меня пальцами и что-то кричали — должно быть, выкрикивали бранные слова. Воин заговорил с одной из женщин, и она последовала за нами. Мы пересекли площадь пуэбло и остановились перед домом из необожженных кирпичей. Потом вошли в комнату с выбеленными стенами.

В углу я увидел постель, накрытую одеялами и шкурами бизонов; на нее воин посадил моего брата. Одинокий Утес очнулся, но выглядел больным и жалким. Он сидел понурый, грустный. Мужчина и женщина о чем-то говорили. Их язык показался мне очень странным. Потом мужчина ушел, а женщина, подойдя к очагу, взяла несколько ломтиков маисового хлеба и предложила их брату и мне. Мы не притронулись к ним. Она принесла нам воды, но мы не стали пить. Мы слышали, как толпа воинов с пением вернулась на площадь, но я их не видел, потому что окно комнаты было завешено шкурой, а дверь — занавеской. Я сказал брату, что воины празднуют победу над нашим народом. Он ничего не ответил и стал плакать.