Сын охотника - [12]

– Нет, не приходил! – испуганно сказал Бадаш и побежал исполнять приказ Цеди.

В мгновение ока он запряг пару чалых в тачанку и подкатил к дому хозяина. Тот вскочил в тачанку и крикнул:

– Гони!

Чалые рванулись с места. Голосисто зазвенели колокольчики под дугой. И вскоре они подкатили к кошаре чабана Манджи. Два быстроногих мальчугана помчались в степь, где Манджи пас отару. Но тот, заметив возле загона тачанку хозяина, уже бежал со всех ног к дому. Подойдя к хозяину, чабан снял шапку и подобострастно поздоровался. Все собравшиеся сочувственно смотрели на провинившегося чабана.

– Что ты пресмыкаешься? Жир священной овцы распирает твое брюхо! Подойди поближе! – закричал Цедя.

Манджи побледнел еще пуще.

– Хара Бурулов приходил ночью?

– Нет, не приходил! – едва слышно промямлил чабан.

– Ты спускал собак с цепей?

– Я передал Харе ваше указание. А вчера поздно вечером спустил с цепей Балтыка, Галзана и Цохора. Если бы он приходил ночыо, его разорвали бы ваши собаки. Но в эту ночь собаки почти совсем не лаяли, – сообщил Манджи, отирая вспотевший от ужаса лоб.

– Теперь понятно, как ты выполнял мой приказ. Собак ты и не отвязывал. А священную овцу сам отдал тому безбожнику! – закричал Цедя и железной тростью ударил Манджи по спине.

– Ваше степенство! Клянусь тремя своими детьми, я вашей овцы не отдавал! – взмолился Манджи.

Многие из присутствующих отворачивались, видя, как глумится богач над своим работником. А кузнец, человек прямой и неробкий, громко заявил:

– Цедя, забываешься! Бить не имеешь права!

Но Цедя от лютости никого, кроме чабана, не замечал и продолжал наседать:

– Мои собаки никого к отаре не допустят, если их спустить с цепей. Куда же делась овца?

– Пусть разразит меня гром, пусть лягнет меня верблюд! Хара действительно не приходил, – униженно клялся Манджи, размазывая по щекам слезы.

Вместе с ним ревмя ревели его жена и дети.

– Где моя овца? Говори, паршивая собака! Я свою священную овцу не променяю на целую отару. Говори, почему ты не спустил на ночь собак!

– Видит бог, собаки были отпущены! – твердил Манджи.

– Ступай к тачанке! – крикнул Цедя и снова замахнулся тростью.

Но кузнец схватил его за руку и так посмотрел в глаза, что Цедя скрипнул зубами, но трость опустил.

Манджи глазами дал знать жене, чтоб она до его возвращения пасла отару, а сам направился к тачанке. Когда хозяин сел на свое место, Манджи примостился на облучке рядом с Бадашем, который, крепко натянув вожжи, еле сдерживал лошадей.

– Гони к Харе Бурулову! – приказал хозяин.

Пара чалых рванула с места и помчалась, словно пожар по летней ковыльной степи.

Хара кормил овцу, когда заметил мчащуюся тачанку. Он вошел в кибитку и спокойно сказал:

– Едет Цедя, приберите немного в доме!

А сам взял берданку, вышел из кибитки и, присев на телегу, начал чистить оружие. Рядом блеяла священная овца.

– Мерген, принеси шомпол! – окликнул Хара сына.

А когда Мерген вернулся с шомполом, Хара сказал:

– Видишь, сам Цедя катит к нам. Он думает, что его собаки искусали меня, и хочет посмотреть, как я корчусь от укусов. Ты не уходи никуда, сиди здесь, послушаешь, что он скажет.

Пара чалых неслась по хотону во весь опор. Но, подъезжая к жилищу Хары, кони замедлили бег и остановились возле старой телеги, к которой была привязана овца.

– Смотри, Манджи как из гроба вышел, видно, досталось ему из-за этой овцы, – вздохнул Хара сочувственно.

Манджи соскочил на землю и хотел помочь хозяину сойти с тачанки. Но тот толкнул его в грудь тростью и слез сам. Хара и Мерген с достоинством поздоровались.

– В такой жаркий день собрался на охоту? – спросил Цедя у Хары как ни в чем не бывало.

– Нет. Я уже перестрелял всех волков на много верст вокруг своего хотона, – спокойно заглядывая в ствол ружья, отвечал Хара. – Это мой сын ходил на барсуков и забыл почистить берданку. А сегодня ночью, как вы хотели, я охотился «на белых волков», – и Хара кивнул на священную овцу, которая пугливо забилась под телегу.

Цедя густо покраснел, лицо его исказилось.

– Эй, иди сюда, паршивая собака! – позвал он чабана.

Но Манджи, увидев овцу, сразу бросился к ней.

– Не подходи к священной овце! Она и без тебя уже осквернена, – остановил его хозяин.

Манджи только руками развел и остановился возле телеги.

– Ты же клялся, что не отдавал овцу Харе, а как же она очутилась здесь? Тебе охотник Хара Бурулов, выходит, ближе, чем знатный зайсанг Цедя, который ведет свой корень от самого бога? Бесстыжий обманщик! – и ударом кулака Цедя свалил Манджи.

Чабан схватился рукой за скулу и с трудом приподнялся.

– Цедя, постойте! Хотя и говорят, что ни на дикого кабана, ни на хана не наденешь узды, но все же я прошу вас разобраться, Хара отложил ружье и, глядя на жалко согнувшегося чабана, сказал: – Нельзя же поднимать кинжал на тушканчика! Срывайте свой гнев не на чабане, а на мне. Но прежде вспомните наш спор. – И он в точности повторил слова зайсанга, когда тот бросил ему вызов. – Помните, как вы тогда смеялись надо мной? А потом послали ко мне Манджи передать вашу волю. Манджи так и сказал мне: «Сказано – сделано, пусть Хара придет за обещанной овцой!» Я сдержал свое слово, и вот ваша священная овца теперь у меня. Надеюсь, узнали ее? Тут вины чабана Манджи совсем нет. А что касается ваших злых собак, то они были спущены с цепей и прибежали ко мне. Но я заговорил с ними, и они послушались меня. Настоящего охотника собаки не тронут. Я вас об этом предупреждал. Чего же вы теперь хотите? Спор выиграл я. Вот свидетели, – и Хара повел рукой в сторону однохотонцев, собравшихся по случаю приезда такого редкого гостя.