Сын лейтенанта Шмидта - [11]

— Знал бы, в Астрахань ни за что не поехал, — пожаловался один из старичков, едва только Николай закрыл за собой дверь. Достав из хозяйственной женской сумки сувенирную чашку с портретом чернобородого Степана Разина, он приготовился пить чай. — Такую рекламу напечатали, по телевизору расхвалили — отдых у реки, рыбная диета! Я только из-за этой диеты и ехал.

— И я, — подхватил второй. — А нам, кроме кильки, ничего не давали. Капуста каждый день, а для моего желудка капуста — острый нож.

— Может, это были не кильки, а мелко нарезанный осетр? — вмешался Николай. — Сочувствую., желудок — это главное. Желудок надо беречь. На Западе желудки и почки на вес золота. Надвигается и на нас.

— Что надвигается? — не поняли старички, обрадованные тем, что желудочная тема волнует их нового спутника. Заинтересованный разговором, к нему прислушался и разбойный атаман на чашке.

— Волна насилия. Мафия. Режут почки, желудки, похищают и продают. Работают банды.

— Распустили страну. Раньше-то какой порядок был. — Старички горестно заохали. — Все Горбачев виноват, недаром его немцы любят.

— На Западе говорят, самая страшная мафия — это русская, — подтвердил Николай. — В газетах описан ужасный случай. Приехала в Москву туристка из Штатов, старуха восьмидесяти лет. Остановилась в гостинице «Метрополь». После посещения Музея Революции возьми и помри. Видно, на нее так подействовало посещение музея. Но это так, к слову. Дальше — ее бережно запечатывают в гроб и отправляют по воздуху через океан в родной Хьюстон. Там, конечно, собираются все родственники, плачут, вздыхают. Гроб привозят, открывают и видят в гробу… живую старуху. Но другую. Крик, шум, паника, обмороки. Прилетает на вертолетах ФБР и устанавливает: в Москве прохиндеи из Шереметьево-2 подрядились за взятку переправить в Штаты отставшую от семьи эмигрантку. Заменили одну старуху на другую. А вы говорите — вырезать желудок. Теперь это раз плюнуть, пустяк.

Увидев, что его слушатели уже начали нервно шептаться, председатель товарищества решил форсировать события.

— Везде криминал, — сообщил он. — Взять хотя бы новый дом, где я живу. Когда возводили, обещали женщине-строителю в нем квартиру. Обманули, не дали. Тогда она берет у мужа на умирающем оборонном заводе радиоактивный гвоздь — тысяча рентген — и забивает его в стену. Поселяется в квартире семья. Через месяц умирает старик, ваш возраст, — соседи по купе испуганно вздрогнули. — Оставшиеся меняются на меньшую площадь. Проходит полгода, в новой семье умирает мать. Прописывают родственника-штангиста, косая сажень в плечах. Три месяца, и атлета нет.

— Тоже преставился? — старички испуганно переглянулись, а атаман-ушкуйник недоуменно поднял бровь.

— Еще как. Тогда спохватываются, вызывают человека с дозиметром. Прибор зашкаливает — десять тысяч!

— Вы сказали тысяча.

— Накопилось со временем. И только тогда раскрутили всю эту историю. Заводской Леди

Макбет дали пять лет, учли неумышленный характер убийств… У меня у самого на этом заводе приятель работает, тоже гвоздь подарил. Сувенир. Приеду в Москву, проверю.

С этими словами Николай вытащил из кармана пятидюймовый гвоздь и подкинул его на ладони. Старички с ужасом уставились на ладонь, а атаман понимающе подмигнул и усмехнулся. Когда Николай небрежно бросил гвоздь на стол рядом с надъеденным батоном, оба соседа как по команде отпрянули.

В этот момент дверь распахнулась и в купе показалось приветливо улыбающееся лицо Кочегарова.

— Привет едущим! Меняться никто не хочет? — вопросил гость. — Два места, тихое купе, две спокойные женщины.

— А что? С великим удовольствием, — забормотали старички и, опасливо поглядывая на смертоносный гвоздь, стали быстро собирать вещи. — Право, если две спокойные и купе тихое… Вас не затруднит помочь нам перенести чемоданы? — Сувенирная чашка с недовольным атаманом исчезла в хозяйственной сумке.

— Я же говорил — свет не без добрых людей, — сказал Николай, когда Кочегаров и Наседкин заняли освободившиеся места.

— Можете раздеваться до трусов и лезть на верхние полки. Жаль старцев, компания была славная. Ну, как был произведен обмен, Сэм, многоходово?

— Плюралистично, — согласился бывший специалист по мухам.

Поезд, преодолев железнодорожные мосты через реки Иловля и Медведица, приближался к столичному часовому поясу. Впереди были беспощадная к пришельцам Москва и туманная, с печальным, суровым прошлым северная столица.

Пока Николай и его спутники пили поданный проводником пахнущий железнодорожным расписанием чай, поезд подкатил к станции. Мелькнуло заброшенное депо. На дальнем запасном пути стоял давно распряженный и забытый всеми паровоз. Ржавые рельсы выбегали из-под его колес, как брошенные на землю вожжи. Еще паровоз был похож на сбежавшего из музея мамонта. Отстучав на стрелках, поезд замедлил ход, по-оркестрантски грянул тарелками и остановился. Мимо окон побежали пассажиры, давно ожидавшие состав. Они бежали, держа в руках перед собой, как пропуск в рай, железнодорожные билеты.

— А городок-то не Сочи, — заметал Николай, рассматривая в окно облупившееся здание вокзала. — Между прочим, в Сочи имел несчастье родиться ваш покорный слуга. Город магнолий и накачанных мускулов. Ночью могут запросто убить. Даже в Москве спокойнее. День в белокаменной, пересадка, и мы на месте. Говорят, готовясь к битве при Ватерлоо,