Сын Красного корсара - [97]

— Пошлите голову бывшего губернатора Маракайбо председателю Королевского суда Панамы, — в один голос сказали Гронье и Равено де Люсан, ожесточившиеся больше всех. — Дадим жестокий урок людям, использующим против нас отравленные пули, что противоречит правилам войны.

— Нет, — сдержанно ответил граф. — Предлагаю вам действовать самостоятельно. Я же решил отправиться в Панаму, на поиски сестры. Если вы будете мне нужны, не сомневаюсь, что поспешите мне на помощь. Оставьте в моем распоряжении барказ, чтобы я мог добраться до берега, и шлюпку, чтобы проникнуть в порт. Голова маркиза де Монтелимар будет гарантией моей жизни.

Глава IХ. Королева Тихого океана

Сумерки быстро опускались на Тихий океан, на небе появлялись тысячи звезд, блестевших яркими огоньками на абсолютно ясном небе.

По воде медленными гребками весел продвигалась в глубину обширного, уже погружающегося в темноту панамского порта шлюпка.

В ней находилось четверо человек: граф ди Вентимилья, сидевший у руля, Мендоса, дон Эрколе и гасконец, орудовавшие веслами.

Шлюпка, легкая подобно современной гичке,[67] мягко скользила по черной воде, оставляя время от времени за кормой фосфоресцирующий след. Она уже обогнула незамеченной крайнюю западную точку и бесшумно шла среди крупных испанских галеонов, пришедших из Мексики и Перу, среди тонких и тщедушных каравелл, стоявших на якорях вдоль высокого мола и готовых по приказу вице-короля поднять паруса, когда Мендоса, сидевший на передней паре весел, сказал вполголоса:

— Стоп!

Граф ди Вентимилья привстал.

— Что такое? — спросил он.

— За нами следует каравелла и пытается обойти нас.

— Уйдем за галеоны.

— Это я и хотел вам предложить, сеньор граф.

— Потабаньте.

— Предпочел бы работать шпагой, а не веслом, — буркнул гасконец, у которого никогда не наблюдалось излишней любви к гребле.

Шлюпка быстро скользнула между больших галеонов, изящно пританцовывавших на своих якорях, и пристала к берегу как раз на закате солнца.

И как раз в этот момент большая тень пересекла бухту: это была одна из каравелл, которым поручено было наблюдение за входом в порт.

Видимо, она сопровождала шлюпку, потеряла ее, а теперь разыскивала. Однако между крупными судами каравелла пройти не могла и теперь искала обход.

— Слишком поздно, дорогие мои, — пробормотал граф. — Когда вы сюда прибудете, то не найдете больше ничего, кроме пустой шлюпки.

Повернув румпель,[68] граф направил шлюпку к молу, а три авантюриста тихо отложили весла.

— Быстрее, — приказал граф. — С каравеллы спустили шлюпку. Возможно, мы встретим этих людей на берегу.

Гасконец пропустил сеньора ди Вентимилья, потом выпрыгнул на мол, баск и молчаливый фламандец — за ним.

— Шевелите ногами, — сказал граф. — Если нас здесь схватят, мы заплатим жизнью.

— А куда бежать? — спросил гасконец.

— Пропустите меня, — сказал Мендоса. — Я достаточно хорошо знаю город и приведу вас, если только черт не всунет свой хвост, в одну таверну, где мы упились очаровательным порто, — жаль, всего один раз.

— Можно сказать, что вы, приятель, знаете все таверны известной и неизвестной Америки, — сказал гасконец. — Вы и в самом деле замечательный человек!..

— Замолчите, и — шире шаг, — оборвал их граф. — Уверен, что нас преследуют.

— Люди с каравеллы? — спросил гасконец.

— Да, дон Баррехо.

— Но у этих испанцев прямо-таки поразительный нюх. Они чувствуют флибустьера на любом расстоянии. Или наша плоть пропитана чем-то особым?

— Да, порохом, — засмеялся Мендоса. — Не так ли, сеньор граф?

— Не шути, Мендоса, — сказал сеньор ди Вентимилья, резко останавливаясь. — Не время для этого. Всем замолчать!

Они остановились на углу узкого переулка, по сторонам которого виднелись грязные лачуги, и прислушались.

В ночной тишине, нарушаемой только лаем собак, отчетливо слышались невдалеке тяжелые шаги ночного дозора.

— Говорил я вам, что за нами будут охотиться, — сказал граф. — Ну, Мендоса, скорей веди нас в известную тебе таверну. Я не имею никакого желания быть арестованным. Далеко она?

— Ближе, чем вы думаете, сеньор граф.

— Шпаги наголо, пистолеты оставьте в покое.

Четверо корсаров бегом проскочили переулок и углубились в лабиринт узких и грязных, а прежде всего — темных, улочек.

Мендоса шел во главе и, казалось, нисколько не смущался их видом.

Минут через двадцать он остановился перед скромным снаружи домом, к которому слева и справа подходили сады. Над входной дверью была подвешена деревянная столешница, которая, должно быть, служила вывеской.

— Вот и посада[69] прекрасной кастильянки Панчиты, — сказал он. — Называется она некрасиво, но вино в тот раз здесь было отличным.

— Как же она называется? — спросил гасконец.

— «Посада дель муэрто».[70]

— Гром и молнии!.. Будем надеяться, что не найдем его внутри!

— Пусть откроют, — сказал граф. — Мне кажется, я все еще слышу за нами шаги дозора.

Баск забарабанил в дверь эфесом шпаги.

Через некоторое время чуть-чуть приоткрылось окно, и отозвался живой женский голос:

— «Посада» ночью закрыта; ступайте куда-нибудь еще.

— Я привел к вам графа, Панчита; он щедро заплатит за гостеприимство.

— Кто вы такой, что знаете мое имя?