Сын Казана - [12]

Часом позже именно в таком расположении духа Бари вышел из дремучего леса, по которому протекал ручей, на более открытые пространства, тянувшиеся вдоль невысокого горного хребта. Они представляли собой небольшую долину, на которой охотилась громадная белоснежная сова. Это был патриарх среди местных сов. Она была так стара, что едва видела перед собой все предметы. Поэтому она никогда не охотилась вместе с другими совами. Она не пряталась в темной хвое сосен или можжевельника и не летала бесшумно по ночам, готовая каждую минуту броситься на свою добычу. Ее зрение было настолько слабо, что с вершины сосны она не смогла бы увидеть даже кролика и приняла бы лисицу за мышь. Такая старая сова, умудренная за свою долгую жизнь тяжким опытом, могла охотиться только из засады. Поэтому она пряталась на земле в траве и целыми часами, не издавая ни малейшего звука и не шевеля перьями, выжидала с кошачьим терпением, когда подойдет к ней какой-нибудь маленький зверек, которого она могла бы съесть. Иногда она делала ошибки. Так, однажды она приняла рысь за кролика и в последовавшей затем борьбе лишилась ноги теперь, когда она спала (это происходило днем), то висела на ветке вниз головой, уцепившись в нее одной ногой. Хромая, почти слепая и такая старая, что у нее даже вылезли перья на ушах, она все-таки сохранила в себе огромную силу, и когда была зла, то щелканье ее клюва было слышно за двадцать шагов от нее.

Три ночи ей не везло по части добычи, а в эту ночь она была явно в этом несчастлива. Мимо нее проходили два кролика, и на обоих она сделала нападение из своей засады. Первый, удрал от нее без всяких последствий второй оставил в ее клюве свою шерсть и тоже удрал.

Она была страшно голодна, и когда к ней стал приближаться Бари, то она решила выместить на нем все свое зло от неудач. Но если бы Бари сам заметил ее под темным кустарником и понял, что сова готовится броситься на него из своей засады, то и тогда он едва ли изменил бы свое направление, потому что в нем самом взбунтовалась его кровь. Он сам желал подраться с кем-нибудь, но только на равных условиях. Точно сквозь туман сова увидела, как он шел по долине и, наконец, поравнялся с местом ее засады. Она насторожилась. Нахохлив свои перья, она стала похожей на громадный шар. Ее почти слепые глаза засветились, как две голубоватые искры огня. Футах в десяти от нее Бари остановился, чтобы зализать свою рану. Сова затаила дыхание и стала поджидать. Бари снова двинулся в путь, и когда проходил уже мимо нее, то со страшным шумом своих могучих крыльев она бросилась на него, как стрела.

На этот раз Бари не издал ни малейшего крика от боли или от страха. Ни один охотник никогда не слышал, чтобы волк когда-нибудь заскулил, когда в него попадает пуля, или попросил пощады, когда его колотят дубиной. Он умирает, лишь безмолвно оскалив зубы. В эту ночь сова попала на волчонка, а не на щенка. Первое нападение ее сбило Бари с ног, и на некоторое время он затерялся под ее широко распростертыми, громадными крыльями подмяв его под себя, сова старалась вцепиться в него своею единственной лапой и начала с силой бить клювом по спине. Только одного удара этим клювом где-нибудь около головы было бы достаточно, чтобы уложить кролика на месте, но при первом же нападении сова догадалась, что вовсе не кролик находился у нее под крыльями. Яростное ворчанье было ответом на эти ее удары, и сове сразу же припомнились и рысь, и оторванная нога, и то, как ей едва удалось спасти свою шкуру и убраться от зверя восвояси. Старая разбойница забила отступление, но Бари уже не был тем Бари, который когда-то дрался с совенком. Опыт и перенесенные страдания закалили его: он успел уже вырасти и окрепнуть его челюсти перешли уже от лизания костей к их разгрызанию, и прежде, чем старая сова успела отцепиться от него, если только она собиралась это сделать, клыки Бари в яростной схватке уже вцепились ей в ее единственную ногу.

В тишине ночи сова еще громче забила своими крыльями, поэтому Бари пришлось крепко зажмурить глаза, чтобы она не выбила их клювом. Но он крепко вцепился в нее, и когда его зубы встретились в мягких частях ее ноги, то по одному уже его ворчанью она поняла, что он считает себя победителем. Редкий случай дал ему возможность схватить ее именно за ногу, и Бари чуял, что его победа над совой будет зависеть именно от того, как долго он сумеет держать в своей пасти эту ногу. Старая сова не имела в своем распоряжении другой ноги, чтобы защищаться ею, и, лишившись и той, которую имела, уже не могла поражать Бари и клювом. Поэтому она продолжала хлопать своими четырехфутовыми крыльями. Они производили вокруг Бари много шума, но не могли причинить ему ни малейшего вреда. Он вонзал в нее свои клыки все глубже и глубже. Его рычания стали еще озлобленнее, как только он попробовал крови совы, и по всему его существу вдруг пробежало страстное желание погубить это ночное чудовище, точно смерть этого существа могла вознаградить его за все свалившиеся на него беды и лишения с тех пор, как он потерял свою мать. Самой сове казалось странным, что до сих пор она еще ни одного раза не испытывала такого страха, как теперь. Однажды на нее напала рысь, оторвала ей ногу и все-таки ушла, оставив ее навеки хромой. Но рысь не ворчала так по-волчьи и не вцеплялась в нее. Тысячу и одну ночь сова слышала волчий вой. Инстинкт подсказывал ей, что он должен был означать. Она видела, как иногда ночью проходили мимо нее стаи волков, и всякий раз, как это случалось, она глубже забивалась от страха в тень. Для нее, как и для других диких существ, волчий вой означал смерть. Но до сих пор, когда клыки Бари вонзились ей в самое тело, она еще не знала по-настоящему, что такое страх перед волками. Понадобились бы целые годы, чтобы вколотить в ее глупую голову этот страх но теперь она поняла его, и он овладел ею так, как ничто еще ни разу в жизни ею не овладевало. И вдруг она перестала биться и неожиданно поднялась в воздух. Точно громадные веера, ее могучие крылья разрезали воздух, и Бари вдруг почувствовал себя аэронавтом. Но все еще не выпуская ее из зубов, он снова повалился вместе с нею на землю.