Сын идет на медаль - [5]

Но какая тоска охватывала Вику, когда отец начинал её расспрашивать! Что она могла рассказать ему интересного?

— Нина Сергеевна, историчка, хорошая, — говорила она скучным голосом. — А математик злой. Не люблю его!

— Это почему же?

— Придирается!

— Строг?

— Ужасно!

— А по-твоему, если учитель строг, — это плохо?

— Нет, папа, ты не так понял.

— А как надо понимать?

Вика только молча вздыхала. Как объяснить необъяснимое?

— Ну, а Зинаида Петровна? — У Зинаиды Петровны когда-то учился сам отец.

«Осторожно!» — говорит себе Вика.

— Она немножко странная. Никогда не знаешь наперёд, что она спросит. Задаст вопрос, которого нигде нет, — и все думают, думают… Потом поднимается рука — одна, две… А спрашивает тех, кто руку не поднял.

— А ты поднимаешь?

— Иногда. Папа, а до чего все смешные, когда думают! Почему все лбы морщат?

— По-твоему, это смешно, когда человек думает?

— Нет, что ты, папа… Я и сама много думаю.

— О чём же?

Вика молчала. В последнее время она часто думала о дружбе, — вернее, она думала о Маше, но это одно и то же. Почему они разошлись с Машей? И почему Машу выбирают всюду, а Вика — в стороне? Ребята уже привыкли, что она в стороне, а она не может сказать: «Я тоже поеду», когда затевается какая-нибудь экскурсия и поездка. Не может и не хочет. Во-первых, стоит ли навязывать им своё общество? А во-вторых, так ли это всё интересно? Что ей Эрмитаж? Всё равно картин она не любит и не полюбит, даже если сходит в Эрмитаж.

А главное — с кем она там будет? Все разбредутся, как обычно в конце экскурсии, по двое, по трое, — а она? Будет сиротливо стоять у картин, в которых ничего не понимает?..

Но отцу всего этого не скажешь. Он сразу нахмурится, а Вика не хочет, чтобы он хмурился. Она хочет, чтобы он всегда смотрел на неё так, как тогда, когда сравнивал с маминым портретом…

— Что тебя интересует? — спросил отец. — Ведь вон какая вымахала! Наверно, есть и мечты…

— Нет, — печально сказала Вика. — Честное слово, — нет. Ничто особенно не интересует. Это очень плохо, — да?

— А ищешь?

— Как же искать? Я не знаю. Как искать, если ничто не интересует? В школе с нами об этом не говорят. Не советуют, что выбрать. А я сама не знаю.

Вика пожала плечами.

Отец нахмурился.

— Очень жаль, — сказал он огорчённо. — Тут никто ведь не поможет — вот в чём фокус! Каждый должен сам найти свою точку в жизни. И чем раньше, тем лучше!

Вика вздохнула. Отец пристально посмотрел на неё и неожиданно сказал полушутя, полусерьёзно:

— Смотри — пустышкой вырастешь, жениха не найдёшь!

— А я и не собираюсь искать! — сказала Вика гордо. — Пусть меня ищут!

— Ого! По-королевски сказано! — засмеялся отец. Он стряхнул пепел, улыбка погасла на его лице, и, подняв глаза на Вику, жёстко сказал:

— Искать-то будут, только кто — вот в чём вопрос!

Он взглянул на часы и присвистнул:

— Ого! Спать, спать. Дискуссия откладывается на завтра.

А назавтра пришла длинная телеграмма — слов на тридцать. Отец прочёл и потемнел:

— Наворотили без меня, черти! Придётся сегодня же вылететь!

И с этой минуты он словно забыл о Вике. Уехал за билетами, а Вика не пошла в школу, с нежностью гладила отцовскую рубашку, выстиранную накануне бабушкой, неумело собирала его вещи.

Он вернулся не скоро, переложил чемодан по-своему. Был молчалив, много курил и глядел на Вику невидящими глазами. На остановке автобуса — дальше он не позволил себя провожать — он торопливо поцеловал её и сказал:

— Вот, дочка, незадачливо получилось. И поговорить не успели, и в театр не сходили… Я тебе там два абонемента оставил. Найдёшь себе компанию помоложе, поинтереснее, — правда? — И он виновато улыбнулся. А Вика обхватила его шею и горько заплакала.

— Ну, будет, будет! — сказал отец и, приподняв её лицо за подбородок, глядя в глаза, тихо сказал: — Хотел тебе о маме рассказать побольше — не успел. Ты думай о ней почаще. Мама у нас настоящий человек была! И не плачь — скоро приеду в отпуск! Слышишь? — Он ещё раз поцеловал Вику, прыгнул на ходу в автобус, а Вика вернулась домой и весь вечер проплакала. И снова потянулись серые дни.

Иногда в субботу Тося приглашала Вику к себе.

Никто в классе не знал, что субботними вечерами, когда родители Тоси уходили, в её комнате устраивались танцы.

Приходили хорошо выбритые, пахнущие одеколоном «Сирень», молчаливые и торжественные юноши. Приносили с собой пластинки.

Они танцевали «стилем» — совсем не так, как Вика танцевала на школьных вечерах.

Она надевала туфли на высоких каблуках, серое шёлковое платье, нитку жемчуга. Она знала, — здесь её каблуки, её жемчуг, её высокая причёска будут оценены!

Мальчики с потными руками, не делая попытки занять Вику беседой, сосредоточенно танцевали, деловито меняли пластинки.

Потом они также молча провожали её домой и крепко пожимали ей руку на прощанье.

Вика улыбалась и кивала. Взбегая вверх по лестнице, она незаметно вытирала руку платком.

А однажды вдруг, неожиданно для себя самой, расплакалась. Она тихонько всхлипывала, стоя на площадке у своей двери, а потом долго обмахивалась платком, чтобы не испугать бабушку своим видом…

И всё откладывала, откладывала письмо отцу, не зная, о чём писать.