Сын Грома - [15]

Но продолжим наше повествование. Итак, покровитель Пилата, фаворит кесаря, хитроумный придворный, префект претория, льстец и интриган Луций Элий Сеян усердно хлопотал за Пилата, убеждал римского кесаря в преданности соискателя делу империи, и Тиберий подписал указ.

Когда же Сеян сказал, что Тиберий хочет самолично напутствовать будущего прокуратора, Пилат не на шутку струсил. Он знал, что император разумен, но жесток и сумасброден. Только что он потряс Рим, повелев казнить своего шута. Несчастный шут, встретив похоронную процессию, публично обратился к покойнику с просьбой передать императору Августу, которого почивший увидит в загробном мире, что завещанных великим римским кесарем подарков народ при новой власти так и не получил. Тиберий, представлявший новую власть, осерчал. Он тут же повелел выдать шуту из казны причитающееся, а затем казнил бесстрашного обличителя кесарей шута-публициста, чтобы он мог лично доложить Августу, что подарки он получил сполна.

С Пилатом Тиберий был, на удивление, откровенен. Он дурно говорил о своих чиновниках. С горечью пенял, что служат они не Риму, а лицам, от которых зависят. Признался, что не знает, как с этим бороться. Кесарь напутствовал будущего пятого наместника Иудеи: «Всякая должность дает толчок к злоупотреблениям. Если человек получает ее на короткое время, он будет беспощадно грабить подчиненных. Если же будет знать, что назначен на долгое время, он будет действовать умеренно и, пожалуй, перестанет угнетать народ, как только соберет достаточно богатств… Знай, прокуратор, что разумный пастух стрижет своих овец, но не дерет с них кожу».

Осчастливленный беседой с Тиберием, тем, что он вновь может достойно послужить Риму, Понтий Пилат заверил императора, что будет неуклонно следовать его напутствию и не посрамит державы. После чего, проведя прощальный вечер в римских термах с Сенекой, вместе со своей женой Клавдией Прокулой, которой тоже предстоит сыграть в нашей истории определенную роль, и свитой прислужников погрузился в Остии на военный римский корабль. Слушая шум ветра в корабельных снастях и почитывая «Илиаду», он отбыл к новому месту службы, где его ожидали события, прямо скажем, вселенского масштаба. Ибо, согласись читатель, значимость событий можно оценить, только отдалившись от них на столетия или даже тысячелетия. И чем дальше мы от них отдаляемся, чем больше вызванных этими событиями перемен наблюдаем, тем истиннее становится наша оценка, казалось бы, проходного, случайного события, подобного казни мало кому известного во времена Понтия Пилата Галилейского Проповедника. Ведь не казни тогда Пилат Иисуса Назарянина, каким имели бы мы мир сегодня? Брр! Страшно подумать! И потому не бранить нам надо Пилата или Иуду Искариота, добросовестно исполнявших волю Проведения, а смиренно внимать событиям, которые вот-вот начнут свершаться в Иерусалиме… И понимать, что главный закон в этом лучшем из миров: «Все, что ни делает Всевышний, — к лучшему». А мы, грешные, не в силах подняться над повседневностью, с унылыми лицами лепечем что-то о справедливости, о счастье… Ну кем бы мы сегодня были, не случись роковых событий Страст-ной пятницы… Вот, вот о чем подумай, читатель!

Итак, ни Пилат, ни одаренная интуицией его супруга Клавдия Прокула и помыслить не могли, какие жернова готовит им малоизвестная в этом мире «Закулиса», о которой в прологе нашего повествования мимоходом упоминал Иуда Симонов и которую, по его словам (только можно ли верить такому персонажу романа, как Иуда из Кериота), мудрые греки иногда еще называют Софией.

Кто это? Что это за фигурантка такая? Не торопись, добрый читатель, еще немного терпения, и ты в свое время узнаешь об этом из нашего повествования. Поэтому не надо спешить с накоплением знаний. Мы не раз убеждались в справедливости величайшей из истин: «Меньше знаешь — крепче спишь». А уж знать о чем-то ранее определенного тебе Высшей силой времени — вообще предосудительно. Может быть, поэтому такими торопыгами в свое время профессионально занялась инквизиция?

Итак, Понтий Пилат с супругой отбыл в далекую и таинственную, по словам знающих людей, Иудею.

Тут мы начинаем постепенно вводить в круговерть событий нового героя нашего повествования. Сменив на посту четвертого прокуратора Иудеи Валерия Грата, Пилат поселился в благополучном, населенном римлянами, греками, сирийцами, иудеями царственном городе Кесарии. Город тот был возведен на залитом солнцем и поросшем кипарисами морском побережье Иродом Великим и назван так в честь божественного кесаря Августа. Того самого цезаря Августа Октавиана, который принял от пращуров своих Рим кирпичным и оставил его потомкам великим беломраморным, наполненным великолепными статуями богов мегаполисом. Новый град Кесария изобиловал роскошными термами и фонтанами. В садах, окружавших резиденцию прокуратора, можно было встретить пугливых, хотя и приученных к человеку ланей, нервных самовлюбленных павлинов, любящих по утрам покричать отвратительными голосами; понаблюдать за любовными сценами неслышно скользящих по озеру лебедей; увидеть в зарослях заманчиво дремлющую белотелую Леду; встретить великолепно сложенную Артемиду с луком в нежных руках… В общем, почувствовать себя если не в раю, то в расслабляющем тело и раскрепощающем душу розовом сне, весьма и весьма далеком от суровой иудейской действительности с ее безумными мессиями и бьющимися в истерике пророками, где уже начал раскручиваться наш нехитрый сюжет.