Сын Грома - [11]

По дороге у братьев было много времени для разговоров, и Иаков сказал:

— Мне бы только понять, что в этом Законе главное. Всего-то, наверное, никто, кроме Бога и Моисея, не знает.

— Я тебе скажу, что в Законе главное, — пообещал брату Иоанн. — Рав меня научил этому. Скажу, но только тогда, когда мы вернемся с Иордана.

Младшему брату хотелось подержать старшего в неведении. Пусть прочувствует, сколь премудр стал его братишка, сумевший подобрать ключик к тайнам Писания.

— Нет, — обиделся Иаков. — Скажи сейчас. Не дразни. Или я тебе не брат?

Иоанн продолжал упрямиться:

— Подожди, вот пройдем еще один перевал, тогда скажу.

— Хочешь подурачиться?

— Хочу, чтобы ты проникся значением мудрости, которую сейчас узнаешь.

— А тебе-то она откуда известна?

— Меня просветил равви Ахав.

— А его кто просветил?

— Рав говорил, что его просветил учитель, раввуни Гиллель.

— А раввуни Гиллеля кто научил?

— Он вычитал это из книг Моисея.

— А Моисей откуда узнал эту истину?

— Его Бог просветил.

Иаков хотел было спросить о том, кто просветил Бога, но язык у него не повернулся, и он долго кашлял, пока наконец снова не обрел дар речи.

— Выходит, ты не зря к равви Ахаву ходил?

— Не зря.

— Но тогда перестань надо мной смеяться и скажи наконец, в чем соль Закона Моисеева.

— Ладно, Иаков, слушай! — И Иоанн поведал ему притчу, которую рассказал ему старый книжник

Ахав. — Однажды к учителю Шаммаю пришел из далеких Афин любопытный эллин с лукавым взглядом и пообещал тут же принять обрезание и стать иудеем, если учитель научит его всему Закону, стоя на одной ноге.

Читатель должен понимать: афиняне тогда еще не знали истинного Бога и были большие спорщики, мудрецы и эротоманы. И любители потешаться над обрезанными. Учитель хотел его прогнать, но передумал. Удружу-ка я коллеге Гиллелю, решил он. А почему — нет?

«О, чужестранец! — сказал учитель Шаммай. — Только один человек в Иудее может выполнить твою удивительную просьбу. Ступай к раввуни Гиллелю».

Гиллель был мудрее Шаммая. Отвернув лицо, он посмеялся над глупостью язычника, однако тут же встал на одну ногу и изрек: «Не делай ближнему твоему того, чего не хочешь себе. В этом весь Закон. Все остальное — толкование. Иди и исполняй».

— Не делай ближнему твоему того, чего не хочешь себе, — повторил Иаков. — И все?

— Все, — подтвердил Иоанн.

— Так просто… А почему книжники в Иерусалиме так пыжатся, будто их распирает тысяча мыслей.

— Потому что не знают смысла. Они только все растолковывают. У Бога — смысл. А у книжников — объяснения. И у каждого книжника на свой лад. Поэтому и трудно постичь Закон.

— А ты, брат, я вижу, не на шутку ударился в эту науку.

— Рав считает, что мне знак был.

— Это ты о том сне?

— Да, о том сне.

— А мне сны не снятся. А если снятся, то я утром их забываю.

— Когда придет пророческий сон, его не забудешь…

Делясь с братом своими тайнами, Иоанн умолчал лишь о том, что произнес старый Ахав, когда впервые увидел Иоанна. А произнес он, как, наверное, еще не забыл любезный читатель, что из сего отрока выйдет либо царь, либо пророк. Иоанн не сказал об этом, потому что знал своего самолюбивого брата и понимал, как больно это может задеть его.

Путь был неблизким. Братья шли не один день. Они шли по вязкой сухой земле, по выжженной солнцем равнине, спускались в зеленые благоухающие, полные дивных цветов долины, прыгали с камня на камень, перебираясь через наполненные брызгами и белой клубящейся пеной водопады, опять шли в складках между поросшими могучими кедрами холмами. Шли, сливаясь с толпами старых и молодых иудеев, печальных и веселых, мудрых и отупевших от долгой многотрудной жизни, шли среди самарян, греков, иудеев; мужчин, женщин, детей — всех стремившихся послушать пророчествующего на Иордане. Они вникали в разговоры старцев о приходе Мессии; покидали одну толпу, сливались с новой, слушали, вступали в разговоры, заражаясь одержимостью торопящихся к Иордану людей, и, наконец, добрались до селения Вифавары, где крестил Иоанн.

Отстав от кинувшихся к воде обезумевших от напряженного многодневного ожидания чуда, измученных дорогой людей, братья неторопливо стали пробираться через заросли к воде. Продравшись сквозь кусты к быстрому прозрачному потоку, они увидели на пологом восточном берегу Иордана множество голых людей. Часть из них стояла в воде и слушала высокого худого человека в темной власянице из верблюжьего волоса. Человек тот, видимо, стоял на камне, возвышаясь над людьми, как пастырь над своим стадом.

Иоанн подивился множеству необрезанных мужчин в толпе и с непонятным волнением засмотрелся на голых женщин, зябко ежившихся в холодной иорданской воде. Глаза юноши разбегались, а душа радовалась, созерцая эту впервые увиденную им красоту нагого женского тела. Он незаметно взглянул на Иакова. Брат тоже смотрел на женщин во все глаза. Были среди них и пожилые, с отвислыми, дряблыми животами, иссохшими грудями и тяжелыми ягодицами, но и они были по-своему прекрасны и не портили удивительной картины, неожиданно открывшейся двум аскетично воспитанным, с детства привыкшим к труду в поте лица молодым рыбакам. Иоанн понял, что жен-ское тело красивее и пластичнее мужского. Женщины были прекрасны, как те костяные богини, которых он видел, когда возил с отцом свой улов в Иродову Тивериаду. Но отец запрещал ему брать тех идолов в руки. А тут от этих идолов рябило в глазах. Иоанну вдруг стало трудно дышать… Он прикоснулся пальцем правой руки к левому запястью и с радостью ощутил, как бьется указанная ему Ахавом жилка. Значит, Бог не покинул его и не наказывает его за то, что он так долго с волнением смотрит на голых женщин. Бог прощает глупость и юное неведение его.