Сын города - [33]

«Что за?..» – пронеслось у нее в голове. А потом девушка поняла, на что смотрит. И ее потрясенный крик пронзил ночь. На нее остекленевшими глазами смотрело лицо, слегка выступая над каменной кладкой, словно ископаемые остатки. Через сломанные известковые зубы оно беззвучно кричало ей в ответ.

Бет отпрянула и отвернулась, но было слишком поздно: глаза уже привыкли к темноте и тела…

Тела были повсюду.

Ссохшиеся, как мумии, с голыми ребрами, они прорывались на поверхность сквозь разбитую кирпичную кладку. Девушка даже могла увидеть нити кровеносных сосудов в рассеченных конечностях.

Бет прижала ладони ко рту, словно пытаясь удержать тихие страдальческие всхлипы, рвущиеся наружу. Ее взгляд привлекла одна фигура, сгорбленная, обнимающая колени. Глаза и рот зияли между ног, шея была сломана.

Бет завертелась на месте, споткнулась и упала. Ее руки вцепились в останки, и девушка отдернула их, сжав кулаки. Она свернулась в позу эмбриона и осталась лежать, тяжело дыша, среди кирпичных трупов. А потом Фил обнял ее, а она прошептала:

– Кто?.. – язык едва шевелился. Щебневая пыль осела на ее легких, как кровь. – Кто это?

– Женщины в Стенах и Каменники, – грустно объяснил Фил. – Они просто люди, Бет. Люди, которые тут жили.

Женщины в Стенах. Бет не смогла не представить жмущиеся друг к другу фигуры, пытающиеся сбежать, все вертящиеся и вертящиеся в панике, пока тяжелая чугунная груша снова и снова крушит все вокруг на все меньшие кирпичные осколки.

Она медленно распрямилась и заставила себя посмотреть. На груди мальчика цвела большая дыра, по краю торчали острые ребра. Глянув на бур, Бет поняла, что это орудие убийства.

– Что это за место?

Когда Фил отвечал, дрожь в его голосе сказала Бет, что он бывал здесь множество раз, но легче со временем не становилось.

– Мы называем их Полями Сноса. В последнюю войну Высь добрался досюда от Святого Павла. Это… – он помедлил. – Это самое маленькое поле боя. Есть и другие, ближе к месту, где мы начали, но… Я привел тебя сюда, потому что здесь это легче вынести.

Бет повернулись к парню, в глаза словно насыпали песку.

– Почему?

– Ты должна понять, – скорбно сказал он. – Должна принять. Он – убийца, Бет: он – алчность самого города, убивающего себя в стремлении разрастись. Он возрождается, поколение за поколением, и каждый раз становится сильнее, и мы слабеем, как от рака. Я хочу, чтобы ты поняла: все эти красивые башенки, что он построил из стекла и стали, – парень раскинул руки над братской могилой, – стоят на этом, – глаза его широко распахнулись, в голосе слышалась мольба.

И тогда Бет поняла, почему он снова и снова приходит сюда: чтобы вспомнить, кто он. Несмотря на охоту, танцы с фонарями и ночные шатания по городу, он знает: это то, с чем ему, в конце концов, предстоит столкнуться.

«И ему нужна твоя помощь, Брэдли, так что поднимай задницу».

Бет неуверенно встала, не обращая внимания на попытки Фила ей помочь. От ужаса кружилась голова – она чувствовала себя призраком, плывущим над изломанными мертвецами. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить на одного из них. Трусливая ее часть хотела, чтобы они ушли под гравий, исчезли; хотела закрыть глаза и забыть, что видела их. Она сердито отпихнула от себя это чувство и взамен заставила себя посмотреть на тела взрослых, свернувшихся вокруг своих детей, потому что, какой бы мелочью это ни было, это было наименьшим и одновременно всем, что она могла сделать.

– Как вы делали это раньше? – внезапно спросила она. Гнев ее нарастал; от него разболелся желудок. – Как убивали Высь?

Он издал короткий смешок.

– Убивали? Мы, главным образом, стараемся только, чтобы он убивал нас чуть медленнее.

Бет уставилась на него, и у парня отпало всякое желание шутить.

– Ладно, – сдался Фил, – однажды моя мать почти прикончила Высь навеки: она сожгла его огнем, жарче, чем… ну, что угодно. Мы называем это Великим пожаром.

Бет потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать, потом она недоверчиво переспросила:

– Великий пожар? В Лондоне? Это была твоя мама? Это было?.. Боже мой, это было оружие?

Фил монотонно ответил детским стишком:

– Лондон в пламени пожара; лей же воду, воду лей. Пламя, пламя, пламя, пламя: смой кровь улиц с Паддинг-лейн. – Он холодно улыбнулся. – Сентябрь тысяча шестьдесят шестого: та пекарня была ее огнивом, но топливом стала только она сама. Да, Бет, это было оружие – ее великое оружие. Некоторые сказали бы – ее великая сила, потому что иногда лишь сила уничтожать способна спасти все остальные силы. – Он гордо задрал подбородок. – Город горел три дня и три ночи, но не тронул ни волоска ни на одном человеческом ребенке. Вспомни об этом, когда в следующий раз соберешься назвать мою мать чудовищем. Гаттергласс говорит, долгое время они считали, будто с Высью покончено, но, должно быть, глубоко под землей остался его зародыш.

Теперь ярость завязла у Бет во рту, вызывая позыв сплюнуть ее, но откуда взялось это чувство? Девушка не знала этих людей; она даже не знала, что в городе жили такие люди, так почему же она дрожит от желания отомстить за них? Ответ пришел к ней быстро, рожденный волной ярости: это были ее улицы, Лондон был ее местом, и если в его стенах жили люди, они были ее людьми. Город был живым, и Бет всегда в глубине души знала это.