Сын дракона, внук дракона - [22]

Чтобы отогнать прочь глупые сомнения, я повторил:

— Включайте!

Задунайский повернул рубильник. Установка загудела, резко запахло озоном. Я предпочел бы стандартную процедуру изгнания беса: святую воду, крест, чтение молитв. На худой конец мандрагору либо что-то подобное. К технике у меня всегда оставалось некоторое предубеждение и инстинктивное отвращение. Волкодлак прогрессивнее меня, а я, скорее всего, немного старомоден.

Приемную камеру пронизали фиолетовые молнии. Пультовую заметно тряхнуло, откуда-то мерзко запахло паленой резиной.

— Не понимаю, — Задунайский поскреб в затылке. — Ему полагалось бы давно уже рассеяться.

Но я и сам отлично видел, что белая опалесцирующая фигура в приемном отсеке не потеряла своих очертаний. Наоборот, призрак начал выказывать явное нетерпение, он застучал в люк — слава Богу достаточно толстый и прочный.

Втихую я позлорадствовал. Опозорилась хваленая техника.

Но Задунайский был человеком методическим и настойчивым. То есть оборотнем методическим и настойчивым. Он подкрутил несколько регуляторов, в приемной камере забушевал настоящий электрический шторм. Отдельные разряды слились в ослепительную вольтову дугу, смотреть на которую даже сквозь толстые защитные светофильтры было больно. Задунайский, бормоча под нос не то проклятия, не то техническое описание, сосредоточенно щелкал тумблерами.

Призраку это не понравилось. Он угрожающе воздел кулаки, я в ответ поднял распятие. Из настоящего серебра. Мне, в отличии от того же Задунайского, не было нужды притворятся.

— Так его, так, голубчика, — злорадно ворчал оборотень. — Если бы вы только знали, какого труда мне стоило заманить его в установку… Кошмар. Поверите ли, только пообещав вызвать на пять минут Таис Афинскую сумел уговорить его зайти в камеру.

Поверил. Лаврентий Павлович всегда отличался стойкой подозрительностью и чрезмерной потенцией. Но молодец Задунайский, сообразил.

Шляпа в приемной камере занялась чадным огнем, одновременно призрак начал растекаться, словно капля туши в стакане воды.

И тут мы подпрыгнули от дикого вопля.

— Идиоты!!!

Даже бронестекла зазвенели.

Внезапно безо всяких прелиминариев над пультом появилась голова фельдмаршала.

— Кто позволил?!

Задунайский изрядно струхнул и уже протянул было руку к большой белой клавише, но я перехватил ее.

— Это мой приказ!

— Отставить! — прорычал фельдмаршал.

— И не подумаю, — ощерился я.

— Неповиновение?!

Однако я уже взял себя в руки.

— Ничего подобного. Мы очищаем наши ряды от морально нечистоплотных личностей, разложенцев и взяточников, оздоровляем коллектив.

— Прекратить! — скомандовал фельдмаршал, грозно сверкая эполетами.

Но я вперил неподвижный взгляд ярких желтых зрачков прямо в поблескивающее пенсне и отчеканил:

— Вы, кажется, собираетесь защищать разоблаченного английского шпиона, виновного в гибели миллионов советских людей? Я вас правильно понял?

Фельдмаршал как зачарованный глядел мне в глаза, не в силах произнести ни слова. А когда он пришел в себя, то слегка поостыл.

— Конечно нет.

— Я прошу у вас письменный приказ, что именно по вашему распоряжению Берия принимается на службу в Министерство Безопасности.

Фельдмаршал недобро улыбнулся.

— И наверняка наш разговор записывается на пленку.

— Разумеется.

— Не берете ли вы на себя слишком много, генерал-порутчик?

Я оскалил клыки.

— Мне так не кажется.

И с радостью заметил смущение во взгляде фельдмаршала.

— Во всяком случае нам далее будет очень трудно сработаться. А по эполеты генерал-аншефа вы можете вообще забыть.

Грустно. Но почему бы мне не помечтать о фельдмаршальских эполетах? Они мне пойдут больше. Я даже зажмурился, чтобы никто не прочитал мои грешные мысли. А, собственно, почему бы и нет?

Тем временем шляпа догорела, оставив после себя липкое пятно копоти. Я приказал Задунайскому:

— Разбей стекло.

Призрак в выходной камере потерял всякое сходство с человеком. Теперь это был просто сгусток белого тумана. Одновременно произошли и некоторые изменения в облике фельдмаршала — черты его лица потеряли резкость и законченность. Оно походило на разогретый в духовке восковой бюст. Каждую секунду по нему пробегала волна, фельдмаршал походил сразу на десятки виденных мною людей и ни на кого именно.

Задунайский нажал еще кнопку, и в приемной камере с потолка рухнул тяжелый молот, обратив музейную реликвию — шляпу Берии

— в мелкую пыль. С протяжным стоном белое облачко в выходной камере растаяло, вновь запахло чем-то мерзким.

Мы с Задунайским одновременно подняли головы, чтобы посмотреть на начальство и остолбенели. Фельдмаршал не исчез, на что я втайне надеялся, но переменился до неузнаваемости.

Втянулись пухлые щеки, черные волосы слегка порыжели и скрыли лысину, на подбородке появилась щегольская бородка.

— Э-э… — проскрипел я.

— Напрасно вы поступили так, генерал, — мягко укорил меня фельдмаршал. Вместо со внешностью он сменил и норов, Пропал грубый невоспитанный агрессивный хам… Мягкий ласковый голосок, как тот шелковый шнурок, который султан посылает провинившимся пашам и сераскирам.

— Я так не считаю, — заупрямился я. А что еще мне оставалось.

— Будущее покажет, — неопределенно произнесла голова фельдмаршала и растаяла.