Сын Человеческий - [52]

С тех пор Иисус вынужден был навсегда покинуть Капернаум. Побоялись принять Его и соседние приморские города. Что там произошло — неизвестно, но из слов Христовых явствует, насколько энергичными были происки Его врагов:

Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида!

Ибо, если бы в Тире и Сидоне

совершились чудеса, совершившиеся в вас,

то давно бы в рубище и пепле покаялись.

Но говорю вам: Тиру и Сидону легче будет в день суда,

чем вам.

И ты, Капернаум, до неба ли ты будешь вознесен?

До ада ты будешь низвергнут[5а]

ибо если бы в Содоме были совершены чудеса,

совершившиеся в тебе,

он остался бы до сего дня.

Но, говорю вам, что земле Содомской легче будет в день суда,

чем тебе[6].

В Назарет путь Христу был также закрыт. Когда Он вторично пытался проповедовать там, Его едва не убили[7]. Кольцо быстро сжималось. Теперь уже можно было ожидать вмешательства тетрарха, но осторожный Антипа предпочел остаться в стороне. От своего управляющего, жена которого была ученицей Иисуса, Ирод мог знать о трудностях, Его постигших. Был момент, когда ему захотелось увидеть Назарянина, но потом он решил, что лучше всего будет, если Тот покинет его владения.

С этой целью Ирод сообщил некоторым из фарисеев, что готовится арестовать и казнить Иисуса. Они же, поспешив к Учителю, сказали Ему: “Выйди и уходи отсюда, потому что Ирод хочет Тебя убить”. Однако Иисус сразу заметил уловку тетрарха.

Пойдите, скажите этой лисице:

вот я изгоняю бесов

и исцеления совершаю сегодня и завтра,

и в третий день — свершение Мое...

Ибо не может быть,

чтобы пророк погиб вне Иерусалима[8].

Фарисеи поняли, что Иисус и Сам намерен покинуть Галилею, что Его цель — город Давидов, где Он готовится принять мученическую смерть.

Трудно проследить путь Христа после того, как Он стал гонимым Скитальцем. Он находил убежище то в одном, то в другом селении, но нигде не задерживался подолгу. Когда один книжник сказал Ему: “Равви, я буду следовать за Тобой, куда бы Ты ни шел”, он услышал исполненный горечи ответ: “У лисиц есть норы, и у птиц небесных гнезда, Сыну же Человеческому негде голову преклонить”[9].

Судьба Иисуса стала беспокоить родных. Хотя братья и относились скептически к Его деятельности, они отнюдь не желали Ему зла. Когда Он был популярен, это, вероятно, льстило им. Теперь же, видя, что в Галилее Иисуса постигла неудача, они предложили Ему идти с ними в Иерусалим на праздник Кущей и заявить там о Себе.

— Пойди отсюда и иди в Иудею, — сказали братья с плохо скрываемой иронией, — чтобы и ученики Твои видели дела Твои, которые Ты творишь. Ибо никто ничего не делает втайне, а хочет сам быть на виду. Если Ты это делаешь — яви Себя миру...

— Я еще не пойду на этот праздник, — ответил Иисус, — потому что Мое время еще не исполнилось.

Тем не менее, когда братья ушли, Иисус отправился в Иерусалим, но “не явно, а как бы втайне”[10].

Свое намерение посетить столицу Он объяснил ученикам, прибегнув к притче.

«Была у человека смоковница, посаженная в винограднике его, и пришел он искать плода на ней, и не нашел, и сказал виноградарю: “Вот три года, как я прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу. Сруби ее, к чему она и землю истощает?” Но тот сказал ему в ответ: “Господин, оставь ее и на этот год, а я тем временем окопаю ее и унавожу, не даст ли плода на будущий год. Если же нет — ты ее срубишь»[11].

Одним словом, Иисус хотел еще раз испытать Иерусалим, прежде чем наступят роковые дни.

Не желая привлекать внимания, Он выбрал для путешествия дорогу, по которой паломники ходили редко. Они опасались враждебности самарян и предпочитали идти по восточному берегу Иордана. Иисус же отправился с учениками не в обход, а прямо через Самарию.

Когда наступил вечер, Он послал вперед апостолов приискать ночлег. Но в самарянской деревне в них узнали иудеев, идущих на богомолье, и отказались впустить в дом. Иоанн и Иаков, усталые и раздраженные, сказали Учителю:

— Господи, хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал?

— Вы не знаете, какого вы духа, — возразил Иисус, — Сын Человеческий пришел не губить души, а спасать[12].

В конце концов им все же дали приют в каком-то селении. А через несколько дней путники, смешавшись с толпой, никем не замеченные, вошли в ворота столицы.

Праздник Кущей длился уже четыре дня и был в самом разгаре. Неустанно звучала музыка, трубили трубы, перекрывая людской гомон; над горой Мориа стелились клубы жертвенного дыма. Справляя конец жатвы, народ веселился и пел, пировал и молился. Все свободные места в городе были усеяны шатрами, наскоро сооруженными из веток. Рядом с ними стояли верблюды, повозки и мулы. Иерусалим был подобен кочевому лагерю.

По вечерам богомольцы располагались в многочисленных пристройках Храма послушать речи мудрецов, отдохнуть, поделиться новостями. А новостей было много: стычки евреев и египтян в Александрии, казнь Сабина, обвиненного в “оскорблении величества”, восстание фризов, расправа Пилата над галилеянами. Предметом оживленных толков был также Равви из Назарета. “Он добрый”, — говорили одни, а другие пожимали плечами: “Он вводит народ в заблуждение”