Сын Человеческий - [2]

И еще — быть может, главное: я писал эту работу с любовью к Иисусу, ибо без этой любви я, вероятно, не смог бы осилить поставленной перед собой задачи. Ибо, считаю, прав апостол Павел, что даже больше веры — любовь (Первое послание к коринфянам.13:13).

Во всяком случае, я пытался написать книгу, относящуюся к категории научной литературы. Впрочем, научное описание жизни Иисуса уместилось бы на одной машинописной странице, ибо, если не считать некоторых неоспоримых фактов, вся информация об общественной деятельности Основателя не бесспорна и гипотетична.

Разумеется, в своей работе я опирался на уже созданные и признанные труды по этому вопросу — прежде всего на сочинения Штрауса[1] и Ренана.[2] Эти двое исследователей — безусловные киты в иисусоведении, хотя и расходящиеся в принципиальных вопросах друг с другом.

Несмотря на обилие исследований, вопросы, касающиеся жизни Иисуса, не проясняются, а, наоборот, становятся еще более туманными. Во-первых, потому, что религиозная литература всеразличных конфессий пытается подогнать исторические факты под свои теологические догматы. Во-вторых, потому, что многие серьезные историки, как, например, А. Б. Ранович, отрицают историчность Иисуса; другие уважаемые историки, как, например, И. C. Свенцицкая, признавая историчность проповедника Иошуа, уделяют Его личности не много места, понимая, насколько гипотетичны все выводы по данному вопросу. В-третьих, потому, что многие писатели (или издатели) допускают грубейшие ошибки (absit exemplara). В-четвертых, потому, что у читателя, как правило, нет возможности проверить то или иное утверждение писателя, ибо писатель (или издатель) обычно не дает ссылки на первоисточник (кроме Библии).

Все разговоры о том, что доктрины Ренана и вообще историков прошлого устарели и ныне неактуальны, не имеют силы. Конечно, теперь мы располагаем кумранскими и хенобоскионскими рукописями, но это, с моей точки зрения, никак кардинально не повлияло на основные идеи Ренана и иже с ним, что отчасти будет показано в дальнейшем. Современные же монографии, претендующие на оригинальные идеи в рассматриваемой области, увы, не имеют главенствующего значения. Вообще, в отличие от естественных наук, в исторической и текстологической дисциплине аргумент к новизне («последние публикации ученых безоговорочно доказали…» и т. д.) чаще всего ошибочен и зиждется всего лишь на желание ученых быть оригинальными, защитить ученую степень, немаловажную роль здесь играет и коммерческая составляющая. Поэтому, за исключением новых археологических изысканий, в истории презумпция превосходства над старым несостоятельна. Все классические исследования уже давно написаны, а новые интерпретации известных данных не заслуживают, увы, слишком серьезного внимания. Следует помнить: историк тот, кто знает древность, а не труды коллег-современников. Хотя образовательная система и приучает нас пополнять библиографию свежими исследованиями и создавать некоторые подобия компиляций, чего я постараюсь избежать. Я уверен, что действительно серьезное исследование возможно только при тщательном изучении первоисточников, тогда как чтение разнообразных современных интерпретаций исторических событий без надлежащего знания древних памятников неминуемо приведет не только ошибочным, но и к противоречивым, а потому никчемным результатам.

Исходя из вышесказанного, я прежде всего пытался опираться на информацию древних писателей (до VI века). Избранная библиография первоисточников приведена в конце книги.

Что касается орфографии, то в данной работе она многовариантна. В цитатах я, как правило, сохраняю орфографию первоисточника. Сохранены также мною и некоторые особенности церковной орфографии: написание слова Бог с прописной буквы; особенности написания этого слова в косвенных падежах (напр., Божиего вместо божьего); написание некоторых форм местоимений, относящихся к Богу или Иисусу, с прописной буквы. Также практикуется мною написание с прописной буквы тех слов, которые в первоисточнике обычно имеют определенный артикль: Храм {Иерусалимский}, Закон {Моисеев} и пр. Имена собственные, как правило, приводятся мною в нескольких вариантах: в традиционном русском, в греческом и в еврейском (если это слово семитского происхождения), причем в греческом варианте я придерживаюсь транслитерации по системе произношения Эразма Роттердамского (а не по системе Рейхлина, которой придерживается Восточная Церковь), а в еврейском варианте я отдаю предпочтение древней, до-спирантной, транслитерации (а не смычно-спирантной, которой придерживается современный иврит и Синагога). Некоторые еврейские дифтонги передаются мною одной буквой, например: {йа} ® я (Яхве вместо Йахве), {йэ} ® е (Ешуа вместо Йэшуа) и т. д. Греческое густое придыхание и еврейский гортанный hэ передаются латинской буквой h, а не русской х или г (Восточная Церковь этими звуками, как правило, пренебрегает). Впрочем, некоторыми семитскими звуками — алеп, айин — мне приходится пренебрегать, ибо их практически невозможно обозначить на письме. Не выделяются обычно мною также и хатапы: трудно объяснить русскоязычному человеку, что, например, в еврейском слове хазир (свинья) — один слог. Однако ультракраткий призвук ш’ва (кроме ш’ва немого) я обычно передаю с помощью апострофа (в русскоязычной литературе ш’ва обычно передается буквой е). Ю псилон в дифтонгах передается мною специальной буквой ў, тогда как вне дифтонга — буквой ю. Впрочем, наиболее укоренившиеся слова оставлены в традиционном правописании. Так, вслед за М. А. Булгаковым, я избегаю склонения имени Ешуа, хотя в некоторых изданиях оно в косвенных падежах изменяется (см., напр., Иосиф Флавий. Иудейская война. — Минск, 1991).