Сын башмачника. Андерсен - [10]

Вот и настала долгожданная пора идти в гости к привратнику на его семейное торжество в смирительный дом.

«Ах, сколько же там воров и разбойников, уж они-то знают настоящие страшные сказки про отрубленные головы, реки крови, летающих мертвецов. Посмотреть бы на них, должно быть, это самые славные, самые интересные люди не только в нашем городе, но и во всей Дании», — вдохновенно думал малыш, важно шествуя рядом со взрослыми туда, куда ещё не забредали его любопытные сверстники. Хоть чем-то он отличается от них!

Их встретили огромные железные ворота — как раз только за такими-то и можно держать страшных разбойников. Вот они открылись со скрипом, и — мальчик ужаснулся — ни одного сумасшедшего. Только одна ворона, но ведь вороны сумасшедшими не бывают.

Или бывают?

   — А ворон тоже здесь держат? — спросил он, еле держась на ногах от волнения.

Ржавый сонный ключ спросил разрешения у двери и вошёл в замок. Дверь лениво открылась — она тоже дремала, даже днём, а уж ночью-то и говорить нечего... Всякому ключу завидно открыть такую тяжёлую дверь. Наверное, за такой же огромной дверью в аду держат грешников, решил маленький гость.

И вся семья отправилась вверх по крутой лестнице, такой большой и высокой, что маленькому гостю представлялось, что сейчас они дойдут до самого неба и какое-нибудь маленькое облачко пригласит их покататься. А интересно, облака сходят с ума от страха, когда гремит гром и пылает гроза? Но спросить об этом временный посетитель смирительного дома не решился.

Вместо заманчивого прогулочного облака все оказались в обычной комнате. Прислуживали два арестанта — страх, а не люди, на столе дожидалось их угощение, да такое славное.

На мальчика вдруг набросились все страхи, вмиг высосали его желания. Он сел на приготовленный стул, хотел взять хоть кусочек угощения, но не мог. Прислуживающие арестанты, ожидание смертельной опасности сделали своё дело. Младший гость обессилел.

Пока взрослые ели, он сидел грустный, как арестант. Первой заметила его болезненное состояние мать.

   — Что с тобой, сынок? — испугалась она.

   — Я заболел.

   — Дай я потрогаю твой лоб. — Мать прикоснулись ладонью к горячему лбу. — Ой, да ты совсем заболел, — испугалась она.

— Давайте положим мальчика в постель, — предложил привратник.

Так и сделали. У мальчика было чувство, что он и разбойничьем замке, где его взяли в плен и должны казнить, отрубив голову. Потом ему стало казаться, что он предводитель разбойников и они взяли в плен прекрасную принцессу, на которой он должен жениться.

А потом он совсем уснул. А родители просидели и гостях до самого конца вечера — так им было сытно и приятно.

Пошёл дождь, словно ему интересно было посмотреть и на смирительный дом, и на разбойников, и на убийц... На обратном пути отец нёс мальчика на руках, закрыть его было нечем, и дождь сильно хлестал ребёнка, точно в наказание, что в странноприимном доме дождю было совсем неинтересно.

Бабушка по отцовской линии — ось детства Андерсена, она любила его больше себя самой. При городском госпитале был маленький сад привратника, на которым страстно ухаживала она, даря растениям остатки своего здоровья. А остатки своей жизни она отдавала маленькому внуку, такому доброму подобию одуванчика — из-за своих пышных волос. Дунь — и разлетится мальчишка по всему белому свету.

По субботам она приносила внучку букетик цветов, они были для Андерсена как посланцы другого мира, о котором он только начинал догадываться: мира разнообразия красок, ярких и живых, способных выражать настроение, душу. Мальчуган ещё не отдавал себе в этом отчёта, но краски бабушкиных цветов ложились на его впечатлительное сердце как на чистое полотно, откладывались в памяти, прося запечатления в разноцветных словах. Эти краски падали как семена в благодатную почву детского мышления, не подозревая, какими семенами прорастут много лет спустя. Поэтическое восприятие мира усиливает реализм мира, такой приевшийся, ежеминутный, сказка для него как благородная приправа для скудной кухни...

Андерсен уже ждал бабушку по субботам: он чувствовал её шаги задолго то того, как слышал их.

   — Я не просто вас сорвала, — говорили бабушка цветам, — я несу вас своему любимому внуку. Он — сердце моей жизни. Каждая его улыбка — такой же цветок. Когда я ухожу от него в свой дом, я уношу букет его ласковых улыбок. Приношу один букет, а уношу другой. Суббота для меня — лучший день недели.

И цветы слушали её тихую речь, и хотели быстрее увидеть мальчика, которому несли свою радость.

   — Вот и я, — говорила старушка.

   — Здравствуй, бабушка, — Андерсен оставлял игрушку.

   — Вот и наш букет, — улыбалась старушка, протягивая ему робкие цветы...

   — Знаешь, бабушка, мне кажется, что цветы поют в твоей руке, — говорил Андерсен, принимая букет. Тонкие ножки цветов он держал осторожно, чувствуя упругость каждого стволика.

   — Мама, можно я сам поставлю их в воду? — спрашивал сын.

   — Конечно, молено!

Какая же это радость — опускать цветы в свежую воду!

В бессолнечные дни приход бабушки был как солнце. Лучи её добра касались внука даже когда бабушка из-за болезни не могла придти к внуку.