Сын балтийца - [39]
Оставив банду драться с красными без единого шанса на победу, он с четырьмя телохранителями пошел верхом, на этот раз правильно рассчитав, что его артиллерию брали в пешем строю, значит, только здесь можно будет уйти из захлопнувшейся ловушки.
Неожиданным для хмаровцев был захват артиллерии, еще неожиданнее оказалась конная атака на затаившихся в низине бандитов. Многие из них не успели даже сесть в седла. Остатки белых кинулись к проклятой скале, нависшей над дорогой, предполагая, что огонь казачьих пулеметов отрубит преследователей. Но пулеметы были уже расстреляны, и белых вновь встретили шашки и пули третьего и четвертого эскадронов.
Из долины вело два выхода, и оба плотно перекрыты красными. Сопротивление было бесполезным, белоказаки начали бросать оружие и сдаваться на милость победителей.
Ваня всего этого, разумеется, не ведал. Он увидел, как откуда-то выскочили двое всадников. Он вначале подумал, что Цыбин послал за лошадьми. Увидев красноармейца, они разделились. Тот, что шел справа, в белой черкеске, поскакал на Ивана, подняв клинок над головой, приготовился для неотразимого удара, как по лозе. Самым мастерским ударом считалось, когда перерубленная лоза некоторое время стояла торчком, точно целая. Все произошло в считанные минуты…
Ваня не успел даже испугаться. Он машинально, как бы защищаясь от шашки, вскинул карабин и нечаянно выстрелил. Казак откинулся, его выбросило из седла, клинок, звеня, юзом пошел по камням, выбивая искры, а всадник, - точнее, то, что было за секунду до этого всадником, - свалился на Ванюшу, сбил с ног, поволок по земле, как давеча, когда парнишка у Соленого озера упал с Гнедко. Конь бандита проскакал мимо, чуть не растоптав красноармейца, но, почувствовав, что седока нет, остановился, встал вполоборота, дожидаясь, когда подойдет хозяин.
Казак лежал. Ванюше почудилось, что он притаился. Ваня на четвереньках подбежал к карабину, схватил, вскочил на ноги и отбежал шагов на двенадцать к скале.
Подошвы сапог казака были стоптанные, в грязи. Они пошевелились. Ваня прицелился… Мужчина пытался подняться, оперся руками, но сил не нашлось, и он упал лицом в дорожную пыль.
- Хлопчик, брось винтовку! - с придыханием прохрипел он. - Вмираю, иди до меня.
- А вы, дядь, драться не будете? - спросил Ваня.
- Иди и да поможь, я вмираю.
Ваня положил карабин, потом подошел, готовый пуститься наутек при первой же опасности.
Он узнал казака - аккуратно подстриженная рыжая квадратная борода. Лазутчик бандитов, еще с Чибой приходил в Боргустанскую, требовал встречи с Логиновым или Севостьяновым.
Рыжий казак узнал мальчонку.
- Ваня… Помоги, сынок.
- Чем помочь?
- Очи закрой… Закопай… Не хочу, чтобы мои очи коршуны выпили.
- А Хмара где? - спросил Ваня.
- Кто?.. А… Свои срубили. Предал он… Бросил в бою… Прощай, сынок! Передай…
На белой черкеске расползалось кровавое пятно. Был казак - и нет его…
Перед Ваней лежал убитый им русский человек, может быть, брат или знакомый той же Насти, что мыла его в хате, чей-то сын и муж… Широкоплечий, мускулистый, с шершавыми мозолями на ладонях. Возможно, и сын был у него, однолеток с Ваней, ждал батьку дома, прислушивался к каждому стуку копыт за окном. Но гражданская война жалости не знает. Не ты контру - так контра тебя уничтожит.
Подошел Илья. Вздохнул, утешил:
- Не стой ридным сыном над ним, он трохи не срубыв тебя.
Илья больше не нашел слов, чтобы утешить мальчишку.
96-й полк возвращался в станицу Боргустанскую. На этот раз во главе колонны не гарцевали песенники. Пел весь полк:
КАПКАНКА
Несколько раз останавливали, проверяли документы. Часов в пять мы подъехали к бывшему монастырю - высокая облупленная стена, точно измазанная суриком, широкие, тяжелые ворота, захлопнутые наглухо, у ворот - часовой. Он молча, натужившись, отворил ворота, мы въехали во двор, сзади тревожно зазвенел звонок.
Громыхая подкованными сапогами по булыжнику, подбежал дежурный и сказал шоферу:
- Что так долго? Расход на обед оставили.
- Зря старались, я в штабе порубал, - ответил шофер.
Они еще поговорили о разных разностях… Я огляделся. Справа и слева метров на двести тянулись одноэтажные, как казармы, здания с массивными решетками на окнах. Монастырь снаружи выглядел жалким и обтрепанным, а внутри сверкал той казенной чистотой, которая бывает только в военных подразделениях. В конце двора торчала церковь с высоченной колокольней, с которой, как лианы, свешивались антенны. По монастырским стенам прогуливались часовые.
За церковью к реке спадал сад. Фрукты в нем убрали, красноармейцы постарались.
Меня провели в глубину сада к избенке, не то бывшей келье, не то монастырской кладовой. Она притаилась у самой реки в трескучих, уже голых зарослях малины.
- Иди! До скорой встречи.
В саду стояли странные сооружения - заборы, макеты стен домов, бумы на разных высотах - от низеньких, у самой земли, до поднятых на высоту березки; висели чучела, набитые ватой, валялись куски колючей проволоки. Я видел войсковые полосы препятствий, здесь было посложнее и позамысловатее.
