Сын атамана - [72]

– Тяжко тебе, батюшка?

– Да. Со всех сторон беда. Карл Шведский всего с шестью сотнями солдат Гродно взял, а генерал Мильфельс с двумя тысячами пехотинцев с удобных позиций без боя отступил. Приказал его арестовать, а он к шведам сбежал. Скотина! Через французского министра Безенваля, посланника при саксонском дворе, предложил Карлу мир. Ингрию шведу отдавал, Кроншлот, Шлиссельбург и даже Петербург. Но Карл отверг мои условия, и помимо этого требует тридцать миллионов золотых рублей. Теперь он намеревается взять Москву, скинуть меня престола, а Россию разделить на мелкие княжества.

– Бог не допустит такого! – воскликнул царевич.

– Это ведь не все, Алешка. На Москве большой пожар случился, треть города выгорела, и холопы волнуются. Они Кондрашку Булавина ждут, и верят, что бунтовщик им свободу даст. Неблагодарные рабы! Донцы Воронеж под себя забрали, Камышин и Царицын. Астраханские стрельцы и солдаты опять бунт подняли и воеводу своего, Апраксина, казакам выдали. В Липецке и Туле многие заводы порушены, а европейские союзники к нам на помощь не торопятся и сами с Карлом в сговор вступают. – Царь порывисто и резко встал со своего кресла, снова присел и, нахмурившись так, что на его крупном лбу вспучились кровеносные вены, добавил: – А еще Мазепа, пес паршивый, предал меня.

– Выходит, что это правда? А я думал, будто врут люди…

– Да, верные известия. Его посланник Андрюшка Войнаровский еще два месяца назад ко мне приезжал и бумагу от Мазепы привозил.

– И что там?

– Мазепа потребовал соблюдать 23 пункта и все подписанные моими предшественниками договора с Малороссийской Украиной, а иначе он не считает меня своим государем. Я приказал схватить Войнаровского, но поздно, тот бумагу передал, ответа ждать не стал и скрылся. И что теперь получается, сын, сам понимаешь. На Руси разруха и народ бунтует. Крестьяне бояр режут, а на дорогах разбойники шалят. Весь юг от нас отпал. Казаки готовятся в поход, а чтобы их сдержать, требуются войска, которые ненадежны и в любой момент могут на сторону бунтовщиков переметнуться. А самое главное – Карл Шведский по весне на Москву пойдет и ой как трудно нам придется.

Прерывая царя, в комнату втащили тело изломанного окровавленного человека в обносках. Сколько этому человеку лет и кто он по званию, понять было невозможно. Лицо в синяках, ссадинах и кровавой корке. Однако если судить по остаткам одежды, некогда богатой и справной, обрывкам камкосиновой (шелковой) сорочки и добротному кафтану, человек этот был знатен.

Два палача, дородные мужчины в красных рубахах, сноровисто и привычно завели руки узника за спину, связали их длинной веревкой, и вздели его под потолок так, что несчастный касался пола только кончиками больших пальцев.

– Кто это? – спросил царевич.

– Лопухин, Абрам Федорович, – ответил Петр и покосился на сына.

– Дядя? – Алексей был в недоумении.

– Да, брат твоей матери, которая, видимо, все никак не угомонится, и зять Федора Юрьевича Ромодановского.

– Уверен, матушка здесь ни причем.

– Посмотрим.

– Так значит, это дядя воззвания против тебя сочинял?

– Он самый. – Петр повернулся к палачам и скомандовал им: – Начинайте!

Один из катов взял лежащие в жаровне раскаленные щипцы и вырвал из израненного боярского бока кусок плоти. По комнате разнесся запах паленого мяса. Лопухин издал крик боли и отчаяния, а затем возопил:

– Господи, помоги мне! Государь прости! Виновен перед тобой и признаю это! Вели прекратить пытку, милостивец!

Царь посмотрел на него и спросил:

– Кто с тобой в сговоре был?

– Один я, никого со мной больше не было.

– Врешь, собака!

– Именем Господа Бога нашего Исуса Христа клянусь, что один был. Сам подметное письмо сочинил и через холопов своих по Москве распространял.

– Зачем?

– Поверил бродягам безродным, что на базарах и рынках толкутся, и решил племяннику своему славу среди московской черни сделать.

– И что бродяги говорят?

Лопухин примолк и, подбадривая боярина, другой палач перетянул его кнутом по спине. Абрам Федорович всхлипнул и ответил:

– Люди говорят, что Антихрист Петр будет повержен и роду Романовых придет конец. Поминают Булавина и Мазепу, шведов и запорожцев. Обнищали люди и разуверились в своем государе, и теперь готовы любого иного правителя признать, только бы не ты на троне сидел.

– Получается, ты о выживании Романовского корня беспокоился? – усмехнулся царь.

– Да, милостивец, только об этом и думал.

– Ну-ну, – Петр посмотрел на сына и кивнул на выход. – Пойдем.

Царь направился в жилые комнаты, Алексей последовал за ним, а позади кричал боярин Лопухин, его родной дядя, которого продолжали пытать. Отец и сын прошли в апартаменты Петра, царь выпил вина и спросил Алексея:

– Понимаешь теперь, Алешка, что творится?

– Да, – неуверенно ответил царевич.

– Вот и ладно. Я сейчас же отправляюсь на западную границу, буду готовиться к битве с Карлом, а ты остаешься на Москве.

– И что мне делать?

– Укрепляй столицу, готовь рекрутов и постарайся завоевать любовь черни.

– Батюшка, но как же это…

– Делай, что я велю, а Ромодановский и московские чиновники тебе помогут. Сделаешь?

– Да, государь.

– Славно. Я верю тебе, сын.