Сын Америки - [133]

Мы должны говорить здесь о побуждениях, идущих из самых глубин человеческого существа. Мы должны говорить здесь не о том, как человек поступает с человеком, но о том, как человек поступает, когда он чувствует, что должен защищаться против мира, в котором живет, – либо защищаться, либо приспособиться к нему. Основное, что здесь надо понять, – это не кто обидел этого мальчика, но как он видел мир и откуда возникло у него это видение мира, заставившее его без размышлений уничтожить чужую жизнь и сделать это так стремительно и инстинктивно, что элемент случайности, сыгравший здесь роль, не помешал ему заявить потом: «Да, я сделал это, я должен был это сделать».

В наше время обвиняемые часто прибегают к отговорке: «Я был как в тумане». Но этот мальчик не прибегает к ней. Напротив. Он говорит: «Я знал, что делаю, но не мог не сделать». И он говорит, что не жалеет о том, что сделал.

Разве на войне испытывают сожаление, убив? Разве в рукопашной схватке думаешь о личности солдата, первым бросившегося на тебя?

Нет! Там убиваешь, чтобы самому не быть убитым! И, закончив войну с победой, возвращаешься в свободную страну, точно так как этот мальчик, обагрив свои руки кровью Мэри Долтон, почувствовал себя свободным первый раз в жизни.

Помножьте Биггера Томаса на двенадцать миллионов, сделайте поправку на разницу темпераментов и условий быта, вычтите тех негров, которые находятся целиком под влиянием церкви, и вы получите психологию негритянского народа. Но как только вы взглянете на этот народ как на единое целое, как только отвлечетесь от единиц и увидите массу, тотчас же явится перед вами новое качество. Американские негры не просто двенадцать миллионов человек; это, в сущности, особая нация внутри нашей нации – угнетенная, обездоленная и закованная в цепи, лишенная всех политических, гражданских, экономических и имущественных прав.

Так неужели вы думаете, что, убив одного негра – даже если убивать поодному каждый день! – можно внушить остальным страх, который помешает имсовершать убийства? Нет! Этот глупый расчет никогда не оправдывался и не оправдается. Чем больше вы будете убивать, чем больше станете притеснять и изолировать, тем сильней будет расти стремление к новым формам жизни, пусть пока слепо и бессознательно. Но ведь они живут рядом с памп, в тех же городах, округах, селениях, – так где же им искать образец для этой новой жизни, что может послужить материалом для иных форм существования?

На это может быть только один ответ: мы сами и то, что относится к нам.

Ваша честь, в Америке сейчас живет вчетверо больше негров, чем было колонистов в Тринадцати штатах, когда они выступили в поход за свою свободу. Эти двенадцать миллионов негров, связанные с нашими традициями так же тесно, как мы в свое время были связаны с европейскими, ведут на узком пространстве борьбу за право чувствовать себя дома – ту самую борьбу, которую так страстно вели когда-то и мы. И по сравнению с нами им приходится бороться в гораздо более тяжелых условиях. Нам, лучше чем кому бы то ни было, следовало бы понимать чувства и желания этих людей. Этот поток жизни, сдавленный и замутненный, стремится к той самой цели, которую все мы так любовно ищем и так затрудняемся выразить в словах. Когда мы сказали, что «человеку присущи некоторые неотчуждаемые права, как-то: право на жизнь, на свободу и счастье», мы не дали определения, что мы понимаем под «счастьем». Должно быть, этого нельзя выразить словами, и мы не делали напрасных попыток. Вот почему мы говорим: «Пусть каждый служит богу по-своему».

Но некоторые общие черты того счастья, которого добивается каждый из нас, все же известны. Мы знаем, что человек бывает счастлив тогда, когда он поглощен служением высокому долгу или цели, такому долгу или цели, которые оправдывают и освящают скромный человеческий труд. Мы знаем, что формы здесь могут быть разные. Религия рассказывает нам о сотворении человека, его падении и искуплении и побуждает нас строить свою жизнь по образцам, данным в космических символах, пред величием и полнотой которых смиряется душа. В искусстве, науке, политике, общественной деятельности это принимает другие формы. Но двенадцать миллионов негров лишены доступа к таким утонченным видам духовной жизни, кроме разве религии. И даже религия большинству из них доступна лишь в самой примитивной форме. Напряженная жизнь современного города притупила потребность искать в религии выход – как у них, так и у нас.

Они чувствуют в себе силу жить, действовать, творить со всем пылом, свойственным их расе, облекать в конкретные внешние формы энергию своего духа – и вынуждены скользить по сложным извилинам нашей цивилизации, точно бледные, стонущие тени; они блуждают, словно планеты, сбившиеся со своего пути; они вянут и хиреют, как деревья, оторванные от родной почвы.

Ваша честь, не забывайте, что духовный голод, невозможность найти выражение своему «я» может причинить не меньше страдания, чем голод телесный. И даже толкнуть на убийство! Разве нам не случалось сражаться и побеждать во имя желания воплотить свою личность и оградить эту воплощенную личность от посягательств врага?