Сын Америки - [115]

Биггер отвел глаза. Он чувствовал, что чем дальше, тем труднее ему будет сказать Максу, чтобы он ушел.

– Не знаю, мистер Макс.

– Биггер, у меня лицо белое, – сказал Макс. – И я знаю, что почти все белые лица, которые вам приходилось встречать, отпугивали вас, хотя, может быть, и помимо собственной воли. Каждый белый человек считает своим долгом удерживать негра на приличном расстоянии. Часто он сам даже не знает, зачем он это делает, а все-таки делает. Вот так обстоит дело, Биггер. Но тем не менее я хочу убедить вас, что мне вы можете доверять.

– Не стоит, мистер Макс.

– Вы не хотите, чтобы я вел ваше дело?

– Вы мне ничем не поможете. Я попался.

Биггер понимал: Макс старается внушить ему, что он, Макс, принимает его точку зрения на вещи; и от этого ему было так же не по себе, как тогда в машине, когда Джан пожал ему руку. От этого в нем снова остро и мучительно оживала мысль о том, что он – черный, и страх и стыд, неразрывные с этой мыслью; и за все это он начинал ненавидеть самого себя. Он верил Максу. Ведь Макс хочет его защищать, хотя и знает, что навлечет на себя недовольство всех остальных белых. Но едва ли Макс сумеет убедить его в чем-либо таком, что позволит ему спокойно пойти на смерть. Едва ли сам господь бог это сумел бы. Судя по тому, что он чувствует сейчас, им придется тащить его к стулу силой – так, как они тащили его вниз по лестнице, когда поймали. И он не хотел, чтобы играли на его чувствах; он опасался новой ловушки. Если он признает, что верит Максу, и будет поступать, как подскажет ему эта вера, не кончится ли это тем же, чем и всякое проявление веры? Ему хотелось верить; но он боялся. Он чувствовал, что должен был бы пойти Максу навстречу; но как и всегда, когда с ним заговаривали белые, у него являлось такое ощущение, будто он пойман на Ничьей Земле. Он сидел на стуле сгорбившись, понурив голову и смотрел на Макса только тогда, когда Макс не смотрел на него.

– Сигарету, Биггер? – Макс поднес ему огня, потом закурил сам; несколько минут они курили молча. – Биггер, я ваш адвокат. Я хочу, чтобы мы с вами говорили откровенно. Я обещаю вам сохранить все в строжайшей тайне…

Биггер пристально посмотрел на Макса. Ему стало жаль этого белого. Он видел, что Макс боится, как бы он совсем не отказался говорить. А обидеть Макса ему не хотелось. Он решительно наклонился вперед. Что ж, говорить так говорить. Рассказать ему все. Покончить с этим, и чтобы Макс ушел.

– А мне все равно, что я сейчас говорю или делаю…

– Совсем не все равно, – живо перебил его Макс.

На какую-то долю секунды Биггеру вдруг захотелось смеяться, потом это прошло. Макс от души стремился помочь ему, а он должен был умереть.

– Может быть, и не все равно… – протянул Биггер.

– Если вам все равно, что вы говорите и делаете, почему же вы сегодня отказались воспроизвести сцену убийства в доме Долтонов?

– Для них я ничего не хочу делать.

– Почему?

– Они ненавидят негров, – сказал он. – Но почему, Биггер? – Я не знаю, мистер Макс.

– Биггер, вы разве не знаете, что они не только негров ненавидят?

– Кого же еще?

– Они ненавидят профсоюзы. Они ненавидят всех, кто старается сплотить людей. Они ненавидят Джана.

– Но негров они ненавидят больше, – сказал Биггер. – С профсоюзными организаторами они никогда не сделают того, что со мной.

– Делают и хуже. Вам так кажется, потому что цвет вашей кожи помогает им выделять вас, обособлять, эксплуатировать. Но точно так же они поступают и с другими. Они ненавидят меня, потому что я стараюсь помочь вам. Они пишут мне письма, в которых называют меня «поганым жидом».

– Они меня ненавидят; больше я ничего не знаю, – угрюмо сказал Биггер.

– Биггер, прокурор штата дал мне экземпляр признания, которое вы подписали. Скажите, вы ему говорили правду?

– Да. Что мне еще было делать?

– Теперь, Биггер, скажите мне вот что. Зачем вы все это сделали?

Биггер вздохнул, пожал плечами и сделал глубокую затяжку.

– Не знаю, – сказал он. Дым, клубясь, выходил из его ноздрей.

– Это было обдумано заранее?

– Нет.

– Вам кто-нибудь помогал?

– Нет.

– Были у вас раньше когда-нибудь подобные мысли?

– Нет.

– Как же это вышло?

– Так вот вышло, мистер Макс.

– Вы жалеете об этом?

– Чего жалеть? От этого мне легче не будет.

– И вы совсем не можете объяснить, почему вы это сделали?

Биггер смотрел прямо перед собой расширенными, блестящими глазами. Разговор с Максом вновь пробудил в нем настоятельную потребность заговорить, рассказать, попытаться объяснить свои чувства. Волна возбуждения захлестнула его. Вот протянуть бы руки и высечь из пустого пространства конкретные, осязаемые причины, заставившие его совершить убийство. Так ясно он ощутил их. Если б ему удалось это сделать, сковывавшее его напряжение разрядилось бы навсегда; он мог бы сидеть и ждать, пока ему не скажут идти к стулу; а когда скажут – спокойно пойти.

– Мистер Макс, я не знаю. У меня тогда все смешалось. Я столько чувствовал, и все разное.

– Вы ее изнасиловали, Биггер?

– Нет, мистер Макс. Не трогал ее. Но кто мне поверит?

– Но вы думали об этом до того, как миссис Долтон вошла в комнату?

Биггер покачал головой и судорожно стал тереть руками глаза. Он почти забыл о присутствии Макса. Он старался нащупать ткань своих ощущений, старался ухватить их смысл.