Святой Преподобный Сергей Радонежский. Жизнеописание - [16]

Глава VI Наедине с Богом

Радуйся, вся плотския похоти Бога ради умертвивый.

Радуйся, многообразныя козни лукаваго силою Божиею победивый!

Радуйся, Онуфрию Великому подражавый житием в пустыне.

Радуйся, Паисию последовавый в вечной святыне.

Прости нас, преподобие отче Сергие, если мы дерзнем теперь мысленно войти в твою пустынную, убогую келлию, чтобы грешным умом своим проникнуть в сокровенное святилище души твоей и утешить себя созерцанием незримых миру твоих подвигов! Ведаем, преблаженне и Богомудре, что недостойны мы сего дивного созерцания, что мало способны к тому и наши сердечные очи, страстями омраченные; но, взирая на твою Христоподражательную любовь, уповаем, что ты, благоволивший в назидание присных учеников твоих поведать им многое от того, чему был один Бог Сердцеведец свидетелем в пустынном житии твоем, ты, любвеобильный отче, не изгонишь и нас, желающих собрать некие крупицы сего брашна духовного, оставшиеся от трапезы учеников твоих, во утоление наших алчущих душ!..

«Вот он, – скажем словами приснопамятного святителя Платона, – вот он, подвижник наш, в сладком своем уединении, в убогой, но спокойной келлии, очи свои возводит всегда к Живущему на небесах, очи, исполненные слезами покаяния… Мысль его беседует с Богом, язык прославляет Владыку всех, его сердце – жилище всякой добродетели, а потому и Духа Святого; руки же его служат его требованиям телесным… Он далек от всякой суеты и от соблазнов мира, работает Господу со страхом и трепетом (Пс. 2, 11), работает в приятном уединении, в сладкой тишине, имея всегда ничем не смущаемые мысли, не обремененный заботами рассудок и спокойный дух… О, дражайшее и любезное состояние!»

Но прежде нежели Сергий достиг сего блаженного состояния, прежде чем вкусил он сладость пустыни, сколько браней должен был претерпеть он, сколько борьбы вынести! «Кто может поведать, – говорит его блаженный ученик Епифаний, – кто может поведать все уединенные подвиги сей твердой души, неусыпно соблюдавшей все требования устава подвижнического? Кто изочтет его теплые слезы и воздыхания к Богу, его стенания молитвенные и плач сердечный, его бдения и ночи бессонные, продолжительные стояния и повержение себя на земле пред Господом? Кто сочтет его коленопреклонения и земные поклоны, кто расскажет о его алкании и жажде, о скудости и недостатках во всем, об искушениях от врага и страхованиях пустынных?»

Силен Бог и всегда готов на помощь призывающим Его. «Но испытавшие знают, – говорит святитель Филарет, митрополит Московский, – каким трудностям подвержена иноческая жизнь в совершенном уединении». Эти трудности столь велики, что неиспытавшие их с трудом верят повествованию о них, а иногда и вовсе не верят, потому что в таком повествовании пред ними открывается совершенно иной мир, миру грешному вовсе неведомый…

Чтобы легче представить себе всю тяжесть отшельнического подвига преподобного Сергия, наметим здесь кратко, в общих чертах, трудности этого подвига, как изображают их люди, опытом прошедшие сим тесным и многоскорбным путем.

Радостно вступает в свой подвиг отшельник пустынный: никто не понуждает его к тому, горячая ревность к подвижничеству увлекла его в пустыню. Все скорби и лишения для него вожделенны, его молитва изливается в слезах, он весь горит пламенным желанием божественным… Так бывает в начале подвига. Но вот первый восторг проходит, дни, когда сердце полно горячей ревности и умиления, при которых так легки подвиги само-умерщвления, сменяются днями сухости душевной, тоски невыносимой. Мысли не покоряются разуму и бродят повсюду, молитва не действует в сердце, сердце ноет. Душа рвется бежать из-под креста и становится холодна ко всему духовному… А тут еще голод и жажда, холод, опасение за жизнь со стороны диких животных или от скудости и беспомощности и общее расслабление души и тела… Даже невинное, по-видимому, отдохновение и естественный сон, и те становятся врагами подвижника, с которыми он должен сражаться!.. А мир между тем манит его к себе воспоминаниями прошлого: ведь там ему так тепло и уютно жилось, ни в чем он такой, как теперь, нужды не терпел, ведь и там можно спастись. Зачем же этот подвиг выше сил? Зачем эта страшная пустыня со всеми ее лишениями? Идти бы в обитель какую-нибудь, где добрые братия разделяли бы с ним скорби его, помогли бы ему в борьбе со врагами и добрым советом, и братской молитвой… Так мир и плоть пристают к отшельнику со своими требованиями, не говорим уже о грешных движениях сердца, когда точно буря поднимаются страстные порывы и гонят пустынника в мир, сжигая его внутренним пламенем… И если бы не благодать Божия, по временам утешающая подвижника своими прикосновениями к его страждущему сердцу, если бы не сила Христова, в немощи совершающаяся, то никто из пустынников не устоял бы в этой тяжкой, непосильной для человека борьбе! Но и это еще не все трудности пустынного жития. Уже и в то время, когда благодатные утешения изливаются в душу отшельника, в его сердце стремятся проникнуть помыслы услаждения подвигами, помыслы гордости, доводящей иногда неосторожных подвижников до грубого падения или до помрачения ума. Таким образом, для ревнителя жизни духовной, по мере преуспеяния в ней, открывается борьба уже не к плоти и крови, а к духам злобы поднебесной. «Как скоро, – говорит святитель Филарет, – сии невидимые враги примечают, что человек, оставив мир и презрев плоть, все более и более усиливается проникнуть в область духовную, к общению с небесными Силами и Самим Богом, то, чтобы воспрепятствовать ему, с неимоверной дерзостью на него устремляются, так что не только издалека пускают в него разожженные стрелы противных помыслов, но, так сказать, вторгаясь в пределы его воображения и чувств, представляют ему странные образы и нелепые мечтания». Иногда сии мечтания бывают направлены к тому, чтобы прельстить подвижника ложным мнением о своей святости: вот тогда-то и нужно труднику спасения ограждать себя отовсюду Христоподражательным смирением и, по слову Христову, быть мудрым яко змию, дабы не погибнуть от хитрости змия исконного человекоубийцы – диавола.