Святой Михал - [51]

— А я подумал, что-то стряслось с мальчиками.

Услышав эти слова, Катарина вскочила как ужаленная.

— Не устраивай комедий! — крикнула она. — Нечего детей сюда приплетать!

Распаляясь все больше, она вырвала у него изобличающее письмо и выскочила из дому.

— Катарина!

Михал бросился к двери. Он слышал, как она сбежала с крыльца. Потом увидел, как на ходу она повязывает платок. Взбешенная, она что есть силы хлопнула калиткой.

Михал вернулся на кухню и тяжело опустился на диван. Глаза его сверкали гневом. Кто же все-таки мог?.. Если не сам Вилем, то, конечно, кто-то из его дружков — это ему, Михалу, совершенно ясно.

Он был потрясен; такая им овладела усталость, такая душевная пустота. Он долго сидел понурый и безучастный, бессильно опустив на колени руки, уставившись прямо перед собой.

Наконец он поднялся с дивана и медленно подошел к плите. Нехотя поковырял ложкой в остывшей кастрюле. Оглядел кухню. Потом нагнулся, собрал с пола очистки, принес половую щетку. Закрыл дверцы буфета, сложил грязную посуду в мойку. Вытер мокрой тряпкой запекшееся на горелке убежавшее молоко, зажег газ. Набрал в кастрюлю воды, чтобы вымыть посуду, и поставил ее на огонь. Михал долго стоял и тупо смотрел на мойку, потом огляделся, махнул рукой и, выключив газ, вышел из дому.

26

В тот вечер Михал вернулся домой поздно. Жену он нашел в комнате мальчиков. Она переселилась туда из супружеской спальни и уже легла в постель. Подойдя к двери, он услышал, как она поспешно повернулась на кровати. Он осторожно вошел и остановился у изголовья. Катарина лежала лицом к стене, закрывшись до подбородка одеялом. Притворилась, что спит. Дышала громко и ровно. Он вернулся в кухню. Спустился в погреб и принес кувшин вина. Почти весь его выпил. Потом разделся и лег в постель.

Они не разговаривали и утром. Михал попытался было завязать разговор, но натолкнулся на упорное молчание жены. Когда их глаза случайно встретились, Катарина смерила его враждебным взглядом. Казалось, она испепелила б его, если бы могла.

Днем он пришел несколько раньше обычного, рассчитывая за обедом все же объясниться, но Катарина уже ушла на поле. И обеда не приготовила. Михал горько улыбнулся. Да, в одном он никогда не мог ее упрекнуть — она ни в чем не была половинчатой или непоследовательной.

Он нарезал хлеба и колбасы, взял горчицу. Потом передумал: лучше сделать яичницу с салом. Зажарил и слегка поперчил ее. Когда все съел, допил из кувшина остаток вчерашнего вина. Но оно было невкусным — уже выдохлось.

Отставив кувшин, он сварил черный кофе. Глотал обжигающе горячий кофе и размышлял. Он знал; надо действовать, надо что-то предпринять.

Он снова подумал о Вилеме. Когда та девушка приехала за ним, Вилем тоже отправился с ними в город. Правда, машина тогда долго стояла на площади и девушку видели многие. Утром Михал заговорил с Вилемом, осторожно, чтобы не вызвать подозрений, он прощупывал его. Но Вилем держался как ни в чем не бывало — будто ничего и не знал. Если принимать во внимание хитрость Вилема, то это могло еще ничего не значить. Написать такое, правда, могла и какая-нибудь соседка, с которой Катарина была не в ладах. Это тоже нельзя было исключать.

Письмо это, конечно, несусветная чушь, и можно бы просто разорвать и забыть его, если бы не Катарина. Видимо, нет никаких надежд добиться сейчас ее доверия. Михал знал, что необходимо рассеять тучи подозрения. Ссор в доме он не переносил и считал, что по крайней мере хоть здесь у него должен быть покой. Уйти на виноградник и жить там какое-то время отшельником сейчас, к сожалению, невозможно. Слишком много дел, к тому же подозрения Катарины лишь усилились бы.

Он посмотрел на часы. Шел третий час. Михал мрачно поднялся и вышел.

Медленно, устало брел он по пустынной площади. Перед «Венком» увидел гревшегося на солнышке Кужелу.

Закусочная в это время дня обычно пустовала. После полудня уходил последний посетитель, и Кужела бывал свободен до четырех часов, когда автобус привозил поречан, возвращавшихся из города.

А до этого забегали лишь дети за лимонадом да леденцами, если их не было в сельмаге. В погожие дни Кужела обычно выносил стул, ставил его у стены, поближе к тому месту, где останавливался автобус и где солнышко пригревало сильнее. Он наслаждался редкими минутами покоя — для него это была самая блаженная пора. Если стул оказывался пустым, значит, пришел какой-то случайный посетитель и Кужела возвратится тотчас, как только его обслужит. В плохую или чересчур жаркую погоду Кужела сидел у окна. Оттуда была видна вся площадь — центр жизни Поречья. У Ружи либо были дела на кухне, либо, как сегодня, она пошла в сельмаг за покупками, да и поболтать немножко. Муж не возражал против таких отлучек.

Кужела увидел председателя еще издалека.

— Как дела? — спросил он, когда Михал подошел поближе.

Несмотря на возникавшую иногда конкуренцию между кооперативом и «Венком», Кужела при встрече с Михалом держался всегда корректно. Это означало, что он относился к Михалу с должным уважением, однако никогда не угодничал перед ним и не пытался быть с ним запанибрата.

— Дела идут, — сказал Михал. — Еще несколько дней — и самое трудное будет позади.