Святой Михал - [24]

— Это кто? — хриплым шепотом спросил он.

Ему ответили, и Бриндзак узнал Людвика Купеца. Людвик шел на скотный двор задать корм и остановился тут по дороге. Обычно он выходил позднее, но поскольку сегодня нужда заставила его подняться с постели так рано, он решил прямо отсюда отправиться на работу. Людвик надеялся, что ему удастся еще хоть немного вздремнуть в теплом хлеву.

— Так ты тоже тут? — спросил Бриндзак.

Зубы у него по-прежнему стучали — его пронимал холод, ноги в тапочках мерзли. Он вовсе из подумал, что этот вопрос с гораздо большим основанием мог быть задан ему.

— Ага, — ответил Людвик и громко откашлялся.

Бриндзак огляделся по сторонам, но вокруг не было никого. В холодной, морозной пустоте площади он благодаря присутствию Людвика вдруг ощутил тепло, хотя вообще-то они никогда не были особенно близкими друзьями.

— Вот чудно́! — сказал он. — Только сейчас, кажется… понимаешь, что ты еще нужен. На что-то способен, черт подери!

— Да, — согласился Людвик. И отправился своей дорогой.

Владимир поднял глаза к небу. Оно было в тучах.

— Только бы не засыпало до утра снегом, — сказал он сам себе озабоченно.

11

После неожиданной ночной акции волнение в Поречье усилилось. Защитников креста охватила настоящая паника, у них просто опустились руки. Среди поречан лихорадочно, как эпидемия, распространялись всевозможные измышления и догадки.

Около десяти часов утра несколько глубоко возмущенных, разъяренных женщин выступили с ответной акцией. Они смыли все следы святотатства горячей водой, а Альжбета Мохначова возложила на крест небольшой венок из еловых веток и букетик бессмертника.

В полдень Войта Рачек вышел из дому с ведром цемента и банкой черной краски, оставшейся у него после строительства, и направился к кресту. На площади то тут, то там стояли кучки людей. Вилем и Эда тайком вели наблюдение за Войтой из окна канцелярии. Он укрепил расшатанное основание креста камнями и залил их цементом. Потом покрасил крест черной краской. В это время к постаменту подкрался пес. По своему собачьему обыкновению он обнюхал угол и поднял лапу. Увидев это, Войта вышел из себя, он схватил банку и вылил остатки краски на спину псу.

— Вот вам! — с угрозой выкрикнул он, окидывая взглядом село.

Эти действия подбодрили всех, кто требовал охраны креста от осквернителей и вообще решительных мер.

После обеда несколько набожных женщин украсили крест еще одним венком из сосновых веток с шишками и принесли картинку из Священного писания. Они зажгли у креста две освященные свечки и открыто, на глазах всего села молились перед ним. Среди них была и жена Владимира Бриндзака. Она каялась и молила господа простить ее непутевого супруга, который, вместо того чтобы, как всегда прежде, сидеть дома, теперь каждый вечер проводит в «Венке» и транжирит деньги.

Стало ясно, что на этот раз защитники креста будут стоять в карауле всю ночь. Вилем и Адам, встретившись под вечер в комитете, серьезно, даже с некоторым опасением размышляли об этом, когда Адам узнал про Войту Рачека, он от удивления поднял брови и недоуменно пробормотал:

— Да что ты? Ведь он… Господи Иисусе, а разве Войта не католик?

— Кажется, да. Ну конечно же… — вспомнил Вилем. — Время от времени, по большим праздникам, он ходил в костел в Мочараны.

— Так чего же он тогда лезет? — Адам задумался. — Наверно, приметил, что с нами как-то был лесник. Да. Не иначе!

Вилем молчал и хмурился.

— Бьюсь об заклад, что тут не может быть другой причины. Войта вообще очень сдал. Во всем, — пояснил Адам и продолжал, словно размышляя вслух: — Ну что бы ему стукнуть разок свою бабу? Почему он не врежет ей как следует? Как, скажем, Йожка Матяс. Все думают, что его Мария несчастная, забитая. Ее родители настаивали даже, чтобы она вернулась домой, когда узнали, какие там бывают баталии. Да только сама Мария об этом и слышать не хочет. Ей по вкусу такая жизнь. После взбучки она рада-радешенька кинуться ему на шею. Прижмется к нему, ластится, целует руки, которые ей только что надавали тумаков, и лепечет: «Ох, и оттрепали вы меня. Теперь я снова буду хорошей, буду послушной». Она всегда после этого как шалая, все готова сделать для него, хоть луну с неба достать! Что поделаешь, некоторым бабам нужен именно такой мужик, а иначе ей жизнь не в жизнь! Она должна чувствовать в мужике силу, бояться — вот тогда ей хорошо. После каждой взбучки она будто снова на свет рождается. Йожка говорит: в постели как огонь становится, такая, что если бы ее высушить, размолоть в порошок и дать такой порошок тем, которые уже не могут… ну, кто уже забыл, что он мужик, так…

Вилем продолжал хмуриться. Казалось, он и не слушает Адама. А тот любил порассуждать о таких вещах — хлебом его не корми.

— У Анички Рачековой это, скорее всего, хворь, а не блуд — просто невмоготу ей, бедняжке. Плоть требует своего, а Войта слабак! Не может он дать Аничке той радости, какую каждая баба ждет от мужика. К Войте ее, видать, не тянет еще и потому, что слишком уж он миндальничает с ней. Аничке нужно, чтобы ею командовали, в ежовых рукавицах держали, а Войта вместо этого к боженьке обратился, крест взялся красить. Я думаю…