Святой Грааль. Во власти священной тайны - [167]

Идеи Брэдли восходят к образу Великой Матери[439] в древних культах и к современным концепциям, рассматривающим колдовство как религию и сформулированным антропологом Маргарет Мюррей, а также к негативному отношению гуманистов XX в. к любой религии, претендующей на монополию в получении Божественного откровения. В этом контексте Грааль становится всем для всех, неисчерпаемым источником духовной — и вполне материальной — пищи. Результат — странная смесь феминизма, идей Нью Эйдж, современного колдовства и артуровских мифов, обеспечившая «Туманам Авалона» заметный успех.

Другие писатели видят в Граале некое изобретение, созданное по религиозным или политическим мотивам, все равно — с добрыми или злыми намерениями. Так, в новелле «Пендрагон» (1979) Кэтрин Кристиан король Пеллес создает новую религию, «которая, как он полагал, способна принести новый источник вдохновения Британии, а через Британию — всей страждущей и разгромленной Империи». В этой религии должны соединиться древние знания друидов и созерцательная практика отшельников-пустынников Восточного христианства. Пеллес был убежден, что ни один человек, «не обретший просветления в своей душе, не вправе повелевать другими». Символ этой новой веры выбрали Мерлин и Артур: это — Чаша, представляющая собой символ всех вер, объединившихся в единое братство… и пьющих из общей Чаши, равно священной для всех». Однако поиски, начало которым положил посланник Пеллеса, дочь Ланселота, и которые поддержал Передур, заканчиваются катастрофой: вместо того, чтобы обрести новую власть, страна оказывается беззащитной.

Философские интерпретации Грааля

Клод Дебюсси в своих «Proses liriques» писал: «Рыцари гибнут на пути к Граалю», и это негативное отношение к Граалю — по сути дела, общее место в литературе XX в. Под пером французских и немецких авторов Грааль становится отражением темных сторон человеческой природы. Даже Жан Кокто, чьи магические реконструкции древних мифов в кинематографе носят весьма оптимистический характер, в своей пьесе «Рыцари Круглого Стола» рисует достаточно мрачный образ Грааля (1937). В начале первого акта Артур и его придворные околдованы некой магической силой, а его замок погружен в непроницаемый туман. Ланселот чувствует, что «замок уснул, стоя на ногах, а мы все — его сны». Некоторые из рыцарей обвиняют в этом Грааль, «таинственное табу, реликвию Христа, которая околдовывает и расколдовывает Британию», как пишет Кокто в предисловии. Появление Галахада, законного сына Ланселота и феи Мелузины, влечет за собой снятие заклятия, но, как оказывается, магические чары не связаны с Граалем. Виновник всех колдовских проделок — Мерлин; он еще более запутал дело, превратив своего знакомого, духа Гинифера, в разных рыцарей Круглого Стола, и по ходу действия эти двойники то появляются, то исчезают. Чарам Мерлина способен противостоять лишь Галахад, и как только он появляется, мнимые рыцари-призраки исчезают. Так Галахад открывает истину, но перенести эту истину почти невозможно, и Ланселот с Гвиневрой совершают самоубийство. Но, несмотря ни на что, солнце возвращается на небо, туманы рассеиваются, и Грааль появляется вновь:

ГАЛАХАД Артур, вы видите его?

КОРОЛЬ (в восторге): Да, вижу.

ГАЛАХАД Какой же он формы?

КОРОЛЬ: Он не имеет формы… Я не могу описать его.

ГАЛАХАД Бландин, вы видите его?

БЛАНДИН (в восторге): Да, конечно.

ГАЛАХАД Какого же он цвета?

БЛАНДИН: Он вмещает все цвета… Я не могу изобразить его… Оо!

ГАЛАХАД Сеграмор, Гавейн, вы его видите?

ГАВЕЙН и СЕГРАМОР (хором): Да, я вижу.

ГАЛАХАД: Каков его запах? Где он?

ГАВЕЙН: Он благоухает бальзамом.

СЕГРАМОР: Он светится… он нигде и повсюду… он движется, куда и как пожелает.

Артур спрашивает Галахада, почему тот просит их описать Грааль, и Галахад отвечает, что он сам не видит святыню, но его присутствие позволяет увидеть ее другим. Галахад, открыв истину и развеяв покров тайны, называет себя поэтом, обреченным вечно искать приключения и продолжать путь. Он ищет Корбеник и Грааль из поэтического видения, а не участвует в той погоне за Граалем, которая начинается, как только он прибывает в замок короля Артура. Это было одно из чародейств Мерлина, попытка выманить Галахада и рыцарей Артура из замка с тем, чтобы Мерлин смог вновь захватить власть над ним.

Грааль у Кокто демонстрирует свои средневековые атрибуты в самом конце пьесы; это — сияющий, движущийся самостоятельно, благоуханный Грааль средневековых французских романов. Однако большую часть действия пьесы мы не знаем, Грааль ли является виновником внезапной летаргии, поразившей Артура и его двор. В финальной сцене Кокто трансформирует миф в новую форму, не слишком далекую от вагнеровских воззрений, согласно которым искусство должно заменить обветшалые религии. Здесь поэт замещает священника, совершающего мессу Грааля, и становится посредником между Граалем и рыцарским миром.

Спустя десять лет Жюльен Крак, поэтические новеллы которого затрагивают другую совокупность мифов, чем те, к которым апеллирует Кокто, также решил выбрать театральную форму для изложения своих воззрений на Грааль. Грааль как фоновая деталь фигурирует и в других его произведениях, но именно «Король-Рыбак» (1948) — центральная пьеса, в которой он разрабатывает историю о Граале. В то время как Кокто берет за основу средневековые французские романы, пьеса Крака базируется на образах из мира