Святой Франциск Ассизский - [89]

— Блаженный Франциск, уже будучи больным, сочинил гимн творениям во славу Господу и в назидание ближнему. Ныне прошу вас выслушать его со всем вниманием.

Кое-кто усмехнулся в усы, словно говоря: «Шутовство!» Но по мере того, как песнь разворачивалась перед ними, широкая и плавная, как горизонт их родной Умбрии, и, возвращая им смиренный язык их матушек с его выговором, знакомым сердцу с самого детства, переходила от гимна Всевышнему, чье имя никто не достоин произносить, к гимну его прекрасным и неоценимым творениям — эти суровые сердца оттаивали. Подеста поднялся и слушал, сложив руки на груди, восхищенный. Братья пели, и при этом перечислении бескорыстных и щедрых даров высокомерный епископ поневоле задумался о милости Создателя, посылающего солнце и неправедным; подеста же размышлял о том, как нелепы его попытки взять врага измором перед щедростью земли и божественным Провидением. Когда же потом, словно тихие ангелы, возникли дотоле никем не слыханные стихи о прощении и следом стихи о страдании, напомнившие об умирающем святом, который не просил о мире во имя Бога, но внушал его сердцам с помощью музыки, примиряющей без упрека, поэзии, лишенной риторики, и доброты, лишенной назидательности, — тогда все уже расположились к примирению и подеста сказал:

— Истинно говорю вам, что не только прощаю господину епископу, которого хочу и должен почитать своим господином, но если бы кто-нибудь убил брата моего или сына, простил бы и ему также.

В подтверждение своих слов он встал на колени перед Гвидо, восклицая:

— Я готов удовлетворить любую просьбу вашу ради любви к Господу нашему Иисусу Христу и рабу его блаженному Франциску.

Епископ поднял его и смиренно ответил:

— Я также нуждаюсь в твоем прощении, ибо по натуре гневлив, в то время как сан мой требует от меня смирения.

И они обнялись, как старые друзья, а все присутствующие признали это чудом блаженного Франциска.

Так оно и было. Усмиритель волков и на краю смерти исполнил свою миссию, успокоив ассизских орлят с помощью единственной песни.

ГИМН СМЕРТИ

Водянка, обнаружившаяся у него несколько месяцев назад, еще усугубилась: распухли живот, ноги. Но святой Франциск оставался безмятежен. Однажды, когда к нему пришел мессер Бонджованни, опытный врач из Ареццо, он спросил его:

— Что думаешь ты, Бенивеньате, об этом моем недуге?

Он назвал его Бенивеньате, потому что не хотел звать благим ни отца, ни учителя, никого из людей, памятуя о словах Христа, что никто не благ как только один Бог.

Мессер Бенивеньате хотел обойтись уклончивой фразой, которая утешила бы больного и в то же время не скомпрометировала бы науку.

— Не печалься, добрый брат, Бог милостив и ты поправишься.

Но святой Франциск был не из тех больных, которым нужна жалостливая ложь:

— Скажи мне правду. Моя душа не настолько труслива, чтобы бояться смерти, ибо благодаря Святому Духу я так слился с Богом, что жизнь и смерть для меня одинаково приятны.

Мессер Бенивеньате понял, что сильный не нуждается в иллюзиях и на этот раз прогноз его был абсолютно точен:

— Говоря по науке, отец Франциск, болезнь твоя неизлечима и думаю, что либо к концу сентября, либо в начале октября ты умрешь.

Святой улыбнулся и, подняв глаза и простерев руки к небу, голосом полным совершенной радости приветствовал и эту костлявую гостью словами любви: «Добро пожаловать, сестра моя Смерть!»

После приговора врача один ревностный брат прочел Франциску маленькую проповедь о жизненных испытаниях, о райских блаженствах, открываемых смертью, и о том, как важно умереть достойно. В связи с этим он вежливо заметил учителю, что как в жизни тот всегда был зерцалом святости, так до последнего момента должен сохранять достоинство святого в назидание нынешнему и будущему поколениям.

По правде сказать, Франциск не нуждался в подобных наставлениях, но принял их с радостью, как подтверждающие предсказание врача; а музыкальная его натура не нашла лучшего способа приготовиться к смерти, чем пение. Он сказал своему советчику:

— Если Богу угодно, чтобы я скоро умер, позови ко мне брата Анджело и брата Леоне, чтобы спели мне о сестре Смерти.

Явились благородный рыцарь и овечка Божия, два возлюбленных брата Святого поэта, и, обливаясь слезами, принялись петь Гимн брату Солнцу. Когда они дошли до последнего стиха, святой Франциск сам продолжил:

Благословен будь, Боже,

ради сестры нашей телесной — смерти,

от коей убежать никто не в силах.

Несчастен, кто уйдет отягощен грехами.

Блажен, кто до конца жил по Твоим заветам,

тому благая смерть зла причинить не может.

Хвалите, славьте Бога моего, благодарите

и со смирением Ему служите.

Теперь, с этими последними стихами, гимн творениям оказался действительно завершенным. Ибо в первых девяти стихах, сложенных в Сан Дамиано, воспевается только красота природы, в которой чистые глаза поэта не видят ни страдания, ни смерти. Но уже в десятом, добавленном после примирения епископа с подестой, он поднимается до созерцания высшей моральной красоты, говоря о прощении ради любви к Богу и о безропотной стойкости в болезни и несчастий. Наконец, в последних стихах он подходит к самой темной из всех тайн, от которой не уйти никому из живущих — к смерти. Образ черепа с зияющими глазницами не представляется ему. Смерть видится ему сестрой, а сестра для Франциска есть самое нежное и самое целомудренное из всех имен женщины. Думая о смерти, он думает не о страшном суде, но, упомянув о несчастье тех, кто умирает во грехе, провидит блаженство того, кто перед смертью был послушен воле Божьей.