Святой Франциск Ассизский - [74]

Все эти неприятные известия посыпались на святого, когда он готовился сесть за стол. Перед ним как раз оказалось мясное блюдо, а это противоречило новым предписаниям викариев его ордена, и Франциск спросил брата Пьетро со смирением, которое в ком-нибудь другом могло показаться иронией:

— Мессер Пьетро, что же нам делать?

— Ах, отец мой, — ответил добрый каноник, — будем делать то, что вы решите, потому что только вы властны приказывать, только вы — основатель Ордена.

— Ну раз так, — спокойно произнес святой Франциск, — подчинимся святому Евангелию и съедим то, что перед нами.

Он вернулся в Италию с братом Пьетро и братом Илией и обнаружил, что, действительно, многие братья изменили госпоже Бедности. В Болонье, где брат Бернардо оставил доброе семя своего смирения, другой брат, Пьетро да Стачча, рассудил, что и им, миноритам, подобает учиться, и принял в дар дом для студентов-богословов. Как только святой Франциск об этом узнал, он распорядился, чтобы все братья, включая больных, покинули дом, и только когда кардинал Уголино заявил, что дом принадлежит ему, Франциск разрешил им туда вернуться.

Неподалеку от Порциунколы, его любимой Порциунколы, викарий начал строить домик, в котором могли бы собираться братья для чтения требника. Святой Франциск, услышав из кельи стук молотков, спросил, что это означает, а когда получил ответ, распорядился разрушить начатое здание, ибо не мог допустить, чтобы сама резиденция Бедности, жилище первой общины Ордена, призванное служить примером всем остальным, возводилось из камня и известки, в то время, как обиталищам братьев надлежало быть из дерева, из глины, из тростника — кельями, а не монастырскими зданиями.

Многие братья не соглашались с этим распоряжением учителя и в свою защиту говорили, что в этих местах построить хижины из дерева или из ивовых прутьев вовсе не дешевле, чем из камня, ведь дерево здесь дороже камня. Святой Франциск, чтобы не вступать в спор с теми, кто не хотел его понять, напоминал, что они должны, по крайней мере, принимать только в долг построенные для них церкви и пребывать в них только как гости, паломники и чужестранцы.

Удручал его и дух светской науки, то безудержное стремление к знаниям и книгам, которое все более распространялось среди братьев, тогда как сам он, чем более тяжкими становились его болезни, и чем выше он поднимался по пути к святости, тем меньше внимания он уделял чтению книг, пусть даже священных, дабы изучать Христа Распятого: он приходил к тому, что настоящее знание сродни простоте и приобретается в делах, а не в книгах.

Он не одобрял и некоторых излишеств в рационе братьев. Однажды на Пасху в обители Греччо был устроен небольшой пир в честь праздника и визита брата-министра[19]. Когда святой Франциск немного позже других спустился из своей кельи, он увидел стол, накрытый белой скатертью и стеклянные бокалы. Входить он не стал, но вскоре сидящие за обедом братья услышали из-за приоткрытой двери жалобный голос:

— Ради Господа Бога нашего подайте милостыню бедному больному страннику.

Министр ответил:

— Брат, нас здесь немало и все мы тоже бедны, и живем подаянием. Но ради любви к Господу, к которой ты взываешь, мы тебе уделим часть собранной милостыни.

По завершении этого краткого слова странник вошел в трапезную, и братья сразу же узнали под плащем пилигрима своего учителя. Сконфуженный министр протянул ему свою миску и хлеб. Франциск сел у очага, поставил миску в золу и, прихлебывая, заговорил как бы сам с собою. Что же до братьев, то они уже не осмеливались открыть рот даже, чтобы доесть обед.

— Ну вот, — говорил он, — теперь я сижу, как настоящий брат-минорит. Но когда я вижу накрытый и украшеный подобным образом стол, я не узнаю в нем стола нищих, которые ходят по домам, прося подаяния. Нам все же надлежит следовать примеру смирения и бедности Иисуса Христа, потому что к этому мы были призваны, что и исповедовали перед Богом и людьми. То же и с нашими столами: если братья приглашают нищего, нужно, чтобы он сидел на равных и рядом с ними, а не так, чтобы нищий располагался на земле, а братья — на высоком месте.

Так он вел себя с несогласными братьями всегда: смирение, добрый пример, проповедь конкретных дел, страдание. Он видел злоупотребления, но знал только один способ борьбы с ними: принимать их на себя, т. е. быть вдвойне строгим по отношению к себе, еще тверже соблюдать правило, еще больше каяться. Цель была двойная: искупление и воспитание. Обладая душой мистика и искателя приключений, испытывая нужду в преданности и тайно желая сочувствия, неся в сердце разрушительный дар поэта и сковывающую созерцательность, он не мог вводить в строгие рамки высвобождаемые им силы.

У него был талант поэта, но не было организаторских способностей, он имел волшебное чутье учителя, но не обладал энергией приора и аббата. Полная неспособность к подобным практическим делам увеличивалась и из-за его утонченной воспитанности, глубочайшего смирения, которое всегда диктовало ему искать не первое, а последнее место и не слишком полагаться на собственные силы, и, наконец, из-за болезней, все более частых и серьезных. Эти причины и побудили его в 1220 году отказаться от должности генерала Ордена на собрании капитула в Сан Микеле. Вместо себя он предложил Пьетро Каттани и сказал собравшейся братии: «Я теперь для вас умер, но вот наш брат Пьетро Каттани, и все мы должны ему подчиняться».