Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека - [45]

— Знаю, сэр Брайен. Но хозяин постоялого двора не сможет накормить голодных гостей, клятвенно уверяя, что погреба пусты. Пополнение запасов провианта, хранившегося в подвалах, дело долгое. И теперь до самой Пасхи мне придется подавать на стол ветчину только как деликатес.

— Замолчи! Поди прочь! — сурово зашипел рыцарь.

Факел исчез вместе со звуком шагов.

Джим открыл глаза в полной темноте. Его начали покусывать угрызения совести. Странный мир с магией и Темными Силами, да еще населенный говорящими существами, усыпил в Джиме часть человеческого. Но сейчас оно пробудилось с удвоенной энергией — ведь при всей сказочной атрибутике это был обычный мир, где люди рождались, любили, страдали, умирали. В этом мире людей спасали и убивали, как ту девочку-подростка…

Джим вспомнил, как часто мечтал он сменить современный мир на средневековье, где проблемы были весомыми и реальными. Но, оказавшись окруженным этими весомыми и реальными проблемами в мире с иными правилами игры, Джим позабыл о своих мечтах и вел себя как во сне, где можно делать, что вздумается, и не отвечать за собственные поступки.

Хозяин был прав. Более, чем прав. У Дика имелись серьезные претензии к результатам пиршества Джима, который, подчиняясь лишь разыгравшемуся аппетиту, подкрепился без стеснения и церемоний. По масштабам нанесенный ущерб был сопоставим с кражей из супермаркета ста двадцати шести окороков и двадцати ящиков вина.

То, что Брайен добровольно вызвался оплатить счет гаргантюанского пиршества Джима, настроения не улучшало. Начать с того, что Джим не считал рыцаря своим близким другом, — по крайней мере, не настолько близким, чтобы записывать на свой счет чужие долги. Джим виновато признал, что, сложись обратная ситуация, — и, рассматривая ее с позиции человека двадцатого века, он не стал бы платить за Брайена, с которым познакомился всего несколько дней назад; то есть, если бы рыцарь попал в подобное положение, то сам бы и отдувался за содеянное, вернее, за съеденное.

Вдохновение всколыхнулось в сознании Джима светом внезапного факела в кромешной тьме. В теле, занимаемом ныне Джимом, прятались потаенные воспоминания Горбаша. Где-то там должны лежать и сведения о месте, где Горбаш хранит свои сокровища. Надо выудить эти воспоминания, найти клад, расплатиться с хозяином и избавиться от неловкости обязательств, которые взял на себя рыцарь.

Принятое решение подняло настроение Джима; он встал на задние лапы, пользуясь врожденным драконьим чутьем, без труда пересек темноту подвала и поднялся в кухню. Наверху он столкнулся с полной женщиной, одних с хозяином лет, которая при появлении Джима сделала реверанс.

— Ух… здрасьте, — только и сказал Джим.

— Доброе утро, сэр Джеймс, — легко кивнула женщина.

Джим протопал по коридору и вышел в таверну. При мысли о встрече с хозяином или сэром Брайеном он ощущал неловкость, но комната оказалась пуста. Входная дверь была распахнута для проветривания, догадался Джим; ведь узкие щелочки, пробитые в оборонительных целях, а не для вентиляции или освещения, даже при открытых ставнях не заслуживали названия окон. Он вышел из дома и услышал голоса Брайена и хозяина, которые на конюшне осматривали белого боевого коня Невилл-Смита, раненного во время стычки в деревне.

Разговор о лечении коня напомнил Джиму о собственных ранах. Сегодня он ощущал их, но лишь как дюжину порезов после неудачного бритья.

Неожиданный импульс тела Горбаша подсказал зализать их, и Джим обнаружил, что хорошо гнущаяся шея и длинный язык превосходно дотягиваются до ран.

Когда он завершил процедуру, то вызванный ранами дискомфорт практически исчез. Джим сел, огляделся — и тут увидел в десяти футах от себя сидящего Арагха.

— Доброе утро, — сказал Джим.

— Прав, утро неплохое, — подтвердил Арагх. — Провел ночь внутри?

— Да, — ответил Джим, — совсем внутри.

— Каждому свое, — хмуро заметил Английский волк. — Но меня никто не заставит переночевать в сарае, даже просто в него войти.

— Ты не участвовал в застолье вместе с остальными?

— Конечно, нет, — проворчал волк. — Это развлечение для людей. Мягки они, люди. Да, Горбаш, это касается и рыцаря, и лучника. Мягки не телом, мягки духом. Десять лет жизни они кладут на то, чтобы научиться о себе заботиться, чем и занимаются потом на протяжении всей оставшейся жизни. Им не шагнуть дальше этого, ведь они помнят, как их ласкали, кормили и заботились о них; позже, когда жизнь предоставляет им шанс, они все равно пытаются наладить свой быт так, чтобы за ними снова ухаживали и ласкали их. А когда они становятся старыми и дряхлыми, то окончательно сходят с ума и мечтают лишь об одном — еще больше ласк и ухода. Такая жизнь не для меня, Горбаш! Первым предупреждением, что я одряхлел, станет горло, которое мне перегрызут!

Джима слегка передернуло. Оценка человеческой натуры, наслоившаяся поверх вчерашнего обжорства, затронула место, более чувствительное, чем он предполагал. Но затем ему на память пришла другая мысль.

— Вчера Даниель чесала тебе за ушами, — напомнил Джим. — И тебе это нравилось.

— Она сама делала это. Я ее не просил, — недовольно ответил Арагх. — Ха! Вот подожди, она и до тебя доберется!