Святотатство - [3]

Как только я оказался за старыми городскими стенами, с плеч моих словно свалился груз, куда более тяжелый, чем доспехи. Я вновь стал обитателем цивилизованного мира! Мне хотелось петь во весь голос, и лишь мысль о том, что подобное поведение до крайности не подобает моему положению, удерживала меня от этого. Мне казалось, я не иду, а лечу. По крайней мере, подошвы моих калиг, соприкасаясь с мостовой, почти не производили шума.

Мне хотелось как можно скорее оказаться дома, переодеться, отправиться прямиком на Форум и познакомиться с последними городскими новостями. Душа моя жаждала этих новостей так же сильно, как желудок голодного вожделеет пищи. Но долг требовал первым делом нанести визит отцу. Потому я двинулся к его дому, по пути упиваясь не только видом и шумом улиц, но даже и не слишком приятными городскими запахами. Мне казалось, даже сточные канавы в Риме воняют не так отвратительно, как в захолустных городишках.

Я постучал в дверь: и привратник позвал Нарцисса, дворецкого отца. Увидев меня, старый толстяк просиял и ласково погладил мое плечо.

— Добро пожаловать домой, господин Деций! Как хорошо, что ты вернулся.

Он звонко прищелкнул пальцами. На зов прибежал молодой раб.

— Доставь лошадь и вещи господина Деция к нему домой, — распорядился дворецкий. — Он живет в Субуре.

Последнее слово Нарцисс произнес не без некоторого презрения.

Молодой раб побледнел.

— Да ведь там, в этой Субуре, меня прикончат и съедят! — пробормотал он.

— Просто объяви, что сопровождаешь имущество Деция Цецилия Метелла Младшего, — бросил я, — и никто тебя даже пальцем не тронет.

После того как я вернул домой голову Октябрьской лошади, жители Субуры души во мне не чаяли. На лице молодого раба мелькнула тень сомнения, однако он взял лошадь под уздцы и двинулся прочь.

— Входи, господин, — сказал Нарцисс. — Цензор сейчас в перистиле. Уверен, он очень обрадуется, увидев тебя.

— Радость будет взаимной, — со вздохом изрек я.

Выйдя во внутренний двор, мы увидели отца, который сидел за столом, заваленным пергаментными свитками. Блики зимнего солнца играли на его лысой голове, делая особенно заметным огромный горизонтальный шрам, разделивший его лицо почти надвое. Он носил имя Деций Цецилий Метелл Старший, но все звали его Безносый. Завидев меня, отец поднял голову.

— Ну что, вернулся? — спросил он так, словно речь шла о возращении с короткой утренней прогулки.

— Да, но не знаю, надолго ли, — ответил я. — Счастлив видеть тебя в добром здравии, отец.

— А почему ты решил, что я в добром здравии? — нахмурился отец. — Только потому, что кровь не хлещет из меня ручьями? Да будет тебе известно, существует множество способов умирать незаметно для окружающих.

Подобное заявление не могло меня не встревожить.

— Ты болен? — спросил я.

— Здоров, как Трациан, — буркнул отец. — Садись.

Он указал узловатым пальцем на скамью напротив себя. Я послушно сел.

— Давай лучше подумаем о том, какое занятие тебе подобрать, — изрек отец. — Надо найти такое, что убережет тебя от неприятностей, в которые ты так умело впутываешься.

— Уверен, будучи цензором, ты с легкостью найдешь для меня работу, — заметил я.

— Нет, помощников у меня более чем достаточно. У большинства моих коллег имеются сыновья, которым необходим опыт публичной деятельности. Правда, даже самое ерундовое поручение оказывается за пределами их более чем скромных способностей.

— Рад, что ты понимаешь — я достоин большего, — проронил я.

— Случилось так, что твои услуги уже востребованы. Целер намерен в следующем году баллотироваться на должность консула. Он хочет, чтобы ты помог ему в подготовке к выборам. Вряд ли я смогу ему отказать.

Сердце мое радостно сжалось. Передо мной открывалось поле деятельности куда более захватывающее, чем рутинные обязанности цензора. Квинт Цецилий Метелл Целер приходился нам родственником, а в Галлии я служил под его началом. Он вернулся в Рим раньше меня, чтобы начать подготовку к выборам, а мирную провинцию оставил на попечение своего легата.

— Буду счастлив, если смогу принести Целеру пользу, — заявил я. — Что касается того, чтобы уберечься от неприятностей, не думаю, что они угрожают мне теперь, когда мой заклятый враг Клодий покинул Рим.

— Публий Клодий по-прежнему здесь, — возразил отец.

— Неужели? — не веря своим ушам, переспросил я. — Несколько месяцев назад до меня дошел слух, что он избран квестором и получил назначение в Сицилию. Почему же он до сих пор здесь?

По сравнению с ненавистью, которую мы с Клодием испытывали друг к другу, взаимную неприязнь Помпея и Красса можно было считать братской любовью.

— Причины, по которым он откладывает свой отъезд, мне неизвестны, — по-прежнему хмуря лоб, ответил отец. Он был большой мастер хмуриться, и делал это постоянно. — Но каковы бы они ни были, тебе стоит держаться от него подальше. Здесь, в Риме, он обладает реальной властью. Что, бесспорно, говорит о том, что времена настали скверные.

Сетование по поводу скверности нынешних времен было излюбленным занятием отца. Что касается меня, я полагал, что они не так уж и плохи. Предлагать мне составить ему компанию за обедом отец явно не собирался, поэтому я встал.