Святослав - [89]
Калокир был далеко не единственным сторонником Никифора Фоки, попытавшимся взбунтоваться против его убийцы. Спустя полгода после гибели императора опомнились его родственники, сосланные в разные области империи. Племянник Никифора Фоки Варда (названный так в честь деда), которого Цимисхий отправил в ссылку в город Амасию в феме Армениаки (в эту фему, как видно, новый император вообще любил ссылать своих оппонентов), сумел бежать. Пробравшись в Каппадокию, Варда Фока захватил Кесарию – главный город этой провинции. Этот город был не случайно выбран беглецом. В Каппадокии уже началось возмущение против Иоанна Цимисхия, во главе которого стоял местный крестьянин Симеон, промышлявший возделыванием винограда. Кроме Симеона Виноградаря главными помощниками Варды стали его двоюродные братья, прозванные Парсакутинами. Отовсюду к ним начали стекаться сторонники – местные крестьяне и люди, так или иначе связанные с могущественным семейством Фок, зависевшие от них. Собрав значительное войско, Варда Фока надел красную обувь (символ императорской власти) и объявил себя императором ромеев. Опасность для Иоанна Цимисхия была тем серьезнее, что одновременно с восстанием в Каппадокии аналогичное движение чуть было не началось в Македонии [3], в непосредственной близости от Болгарии, где всем завладел Святослав, совершенно неуправляемый побратим Калокира. Брат убитого императора, неоднократно уже упоминавшийся Лев Фока, отец самозваного императора Варды Фоки, находился в ссылке на острове Лесбос. Отсюда, при посредничестве епископа города Авидоса Стефана, Лев начал переговоры с влиятельными македонцами, убеждая их восстать против Цимисхия. К счастью для последнего, заговор был вовремя раскрыт, Льва Фоку и епископа Стефана судили. Епископа лишили священнического сана, а Льва, вместе с его вторым сыном Никифором, приговорили к смерти. Впрочем, Цимисхий отменил приговор, заменив смертную казнь ослеплением и повторной ссылкой на Лесбос. Но и эта кара показалась императору чрезмерной – ослепление также отменили. Такая мягкость кажется странной для Цимисхия. Не следует забывать, что ввиду опасности, которая теперь исходила со стороны Болгарии, император хотел прекратить мятеж в Каппадокии как можно быстрее, в том числе используя переговоры. Озлоблять Варду Фоку жестокой казнью его отца и брата в этих условиях было совсем не нужно>{492}. Против мятежников двинули армию, которую возглавил один из лучших полководцев империи Варда Склир, брат покойной жены Иоанна Цимисхия. Приближение войск Склира отрезвило мятежников. Наряду с «кнутом» был использован и «пряник» – всем перешедшим на сторону Цимисхия обещали прощение и высокие должности. Узнав об этом, к Варде Склиру переметнулись почти все главные участники мятежа, в том числе Парсакутины и Симеон Виноградарь, получивший звание патрикия. С уходом последнего войско Варды Фоки начали массово покидать крестьяне. Фока не стал ожидать окончательного развала собственной армии. Собрав 300 наиболее близких к нему людей, жену и детей, он бежал, бросив оставшихся сторонников на расправу солдатам Варды Склира. Всех захваченных в плен ослепили. Наконец и сам Фока сдался, выговорив себе жизнь. Цимисхий приказал постричь несостоявшегося императора в монахи и сослать вместе с семьей на остров Хиос. Так нелепо закончилось это движение, тем не менее отвлекшее на себя значительные силы и заставившее Иоанна Цимисхия вступить в переговоры со Святославом, которому к тому времени стало тесно даже в Болгарии. Русы начали переходить границу Византии и опустошать византийские провинции Фракию и Македонию.
И русские, и византийские источники согласны в том, что началу боевых действий предшествовали переговоры между ромеями и русами. Лев Диакон и Скилица сообщают, что начало диалога инициировал Иоанн Цимисхий. Он отправил к Святославу послов с требованием, чтобы русы, получив «обещанную императором Никифором» награду за набег на болгар, удалились восвояси. Судя по всему, Лев Диакон не считал 15 кентинариев, доставленных Калокиром русскому князю, суммой, которой должны были ограничиться выплаты русам. Не исключено, что во время пребывания в Болгарии Святослав поддерживал отношения с константинопольским двором и продолжал получать от Никифора какие-то «дары». В этом случае проясняется фраза летописца о том, что уже в первом походе на болгар, сидя в Переяславце, Святослав получал «дань» с греков>{493}. Впрочем, не стоит слишком доверять Льву Диакону. Желая блеснуть собственной ученостью, он вполне мог вложить в уста своих героев фразы, которые те никогда не произносили. Таким образом, он продолжал дополнять новыми деталями свое видение ситуации, суть которой сводилась к положению: коварные русы-наемники обманули доверие ромеев, им понравилось в Болгарии, и они не захотели ее покидать, даже получив обещанное вознаграждение. Льва не смущает и то, что русы находились в Болгарии уже полтора года, а пригласивший Святослава Никифор Фока вовсе не пытался выставить его из Добруджи, расплатившись «за услугу». Перед нами интеллектуальный «изыск» Льва Диакона; это, в частности, видно из того, что Цимисхий предлагает Святославу удалиться к «Боспору Киммерийскому» (Керченскому проливу). Вряд ли Цимисхия больше устраивало пребывание русов близ крымских владений Византии, нежели в Болгарии, – однако автор «Истории» помещал здесь родину русов. Фантазией Льва Диакона порождено и заявление, якобы сделанное императором, о том, что Болгария «принадлежит ромеям и издавна считается частью Македонии»
