Святилище - [4]
— Бош! Бош!
Крики достигли ушей певцов. Леони видела, как переглядывались певцы хора и главные исполнители, как отразилась на их лицах тревога и нерешительность.
— Бош! Бош! Бош!
Как ни хотелось Леони спокойно послушать оперу, происходящее казалось ей увлекательным. Она лично присутствовала при событии, о каких обычно лишь читала на страницах «Фигаро» брата.
По правде сказать, Леони скучала в строгих рамках обычного распорядка жизни: унылые прогулки с маман, пустые вечера в обветшалых особнячках дальних родственниц и бывших товарищей ее отца. Натужный светский разговор с нынешним другом матери, старым воякой, обходившимся с Леони как с маленькой девочкой.
Будет что рассказать Анатолю!
Однако настроение протестующих изменилось.
Исполнители, побледневшие под толстым слоем сценического грима, продолжали петь. Они не дрогнули до тех пор, пока на сцену не бросили первый снаряд — бутылка на волосок пролетела мимо баса, выступавшего в роли короля Генриха.
На миг показалось, что теперь оркестр непременно прервет игру, такой глубокой и напряженной стала тишина. Весь зал затаил дыхание, когда бутылка медленно взлетела, сверкнула в луче прожектора яркими зелеными бликами, потом с глухим стуком ударилась в полотняную декорацию и откатилась назад, в оркестр.
И сразу вернулся реальный мир. На сцене и в зале словно черти вырвались из ада. Тут же вторая бутылка просвистела над головами ошеломленных зрителей и разбилась на сцене. Женщина в первом ряду взвизгнула и зажала ладонью рот: гнусная вонь крови, гнилых овощей и грязных переулков распространилась до кресел.
— Бош! Бош! Бош!
Улыбка на лице Леони погасла, уступив место тревоге. В животе словно бабочка трепетала крылышками. Это было отвратительно, страшно и уже совсем не походило на приключение. Ее затошнило.
Четверка, сидевшая слева, вскочила на ноги как один человек и забила в ладоши, сперва медленно, и заревела по-звериному, захрюкала, замычала, заблеяла. На их лицах было жестокое злорадство. Они подхватили антипрусские лозунги, звучавшие уже во всех концах зала.
— Ради Бога, сядьте!
Бородатый мужчина в очках, судя по землистой коже, проводивший все время над чернильницей и бумагами, похлопал одного из них программкой по спине.
— Здесь не время и не место! Садитесь!
— Верно, — поддержал его спутник. — Сядьте!
Протестующий обернулся и нанес резкий скользящий удар своей палкой по костяшкам пальцев человека, сделавшего ему замечание. Леони ахнула. Человек, застигнутый врасплох быстротой и жестокостью отпора, вскрикнул и выронил программку. Его спутник вскочил на ноги, когда на разбитых костяшках выступили бусины крови. Он попытался перехватить оружие демонстранта, разглядев уже, что наконечник был усилен стальным острием, но грубая рука оттолкнула его, и он упал.
Дирижер пытался вести оркестр, но музыканты боязливо оглядывались по сторонам, и ритм становился рваным, неровным, где слишком быстрым, где слишком медленным. За сценой кто-то уже принял решение. Рабочие сцены, одетые в черное, с закатанными по локоть рукавами, внезапно показались из-за кулис и принялись выталкивать певцов с линии огня.
Дирекция попыталась опустить занавес. Противовесы загремели, слишком быстро взлетая вверх. Тяжелая ткань развернулась в воздухе, зацепилась за декорацию и застряла.
Крики стали еще громче.
Исход начался с частных лож. Трепеща перьями, шелками и золотом, буржуазные дамы устремились к выходу. Их желание вырваться отсюда передалось рядам партера, где разместились многие демонстранты, а оттуда — креслам и ярусам. Ряды за спиной у Леони пустели один за другим, публика изливалась в проход. По всему залу хлопали откидные сиденья. У выходов звенели медные кольца отодвигаемых бархатных занавесей.
Но протестующие не удовлетворились тем, что прервали представление. Новые снаряды обрушились на сцену. Бутылки, камни и кирпичи, гнилые фрукты. Оркестр покидал яму, спасая драгоценные ноты, смычки и ящики с инструментами, спотыкаясь о стулья и пюпитры на пути к выходу под сцену.
Наконец из-под полуопущенного занавеса появился директор театра, призывая к спокойствию. Он утирал вспотевшее лицо серым платком.
— Мадам, мсье, пожалуйста… Будьте добры…
Это был крупный человек, но его голосу и манерам недоставало властности. Леони видела отчаяние в его распахнутых от ужаса глазах, когда он, всплеснув руками, пытался восстановить подобие порядка в нарастающем хаосе.
Слишком слабо, слишком поздно.
Просвистел еще один снаряд — на сей раз не бутылка и не случайно подхваченный предмет, а деревяшка, утыканная гвоздями. Директора ударило в бровь. Он отшатнулся, прижав ладонь к лицу. Кровь из раны брызнула сквозь пальцы, и он завалился набок, осев на пол сцены, как детская тряпичная кукла.
Увидев это, Леони утратила последние остатки мужества.
Надо выбираться!
Перепуганная, в ужасе, она отчаянно огляделась. Нет, толпа плотно зажала ее с обеих сторон, а впереди разыгрывались самые жестокие сцены. Она оперлась на спинку кресла, в надежде спастись, перепрыгивая через ряды, но тут же почувствовала, что подол платья зацепился за болт под креслом. Пальцы отказывались слушаться, но она нагнулась, потянула, дернула, пытаясь высвободиться. По залу распространился новый крик:
Во Франции 1562 года неспокойно, говорят, что грядет война, но и в преддверии кровавых потрясений обывательская жизнь идет своим чередом… Юной Маргарите, дочери книготорговца из Каркасона, приходится заботиться о семье и вести дела вместо отца, внезапно утратившего всякий интерес к жизни. Однажды девушка получает анонимное письмо с загадочной гербовой печатью – в послании всего несколько слов. Кто может угрожать ей? Она хочет поделиться с отцом своей тревогой, но тот не готов к откровенному разговору.
Горы Каркасона веками хранят великую тайну…Тайну бесследного исчезновения последних еретиков-катаров, уцелевших в кровавых альбигойских войнах, и Святого Грааля, хранителями которого, согласно легенде, они были.Эту тайну уже много лет пытались раскрыть историки. Но никому еще не удавалось подойти к ее разгадке так близко, как Элис Таннер. Именно она совершила удивительное открытие, проводя раскопки в самом сердце подземных лабиринтов Каркасона.Это открытие может перевернуть многие представления ученых о катарах или… будет стоить ей жизни.Потому что могущественные, обладающие силой и властью люди готовы пойти на все, чтобы загадка «катарского Грааля» так и осталась нераскрытой.
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.