Святая ночь - [3]

Будущая супруга Виктора была валлийкой и жила неподалеку от его поместья в Шропшире. «Ты не поверишь, — писал он во втором письме, — но она и близко не подходила к Сноудону[2]. Придется мне взять ее образование на себя!» Я представил себе, как следом за мной карабкается на гору неопытная девушка, и содрогнулся.

Третье письмо сообщило дату приезда Виктора и его невесты в Лондон. Я пригласил их на ленч. Не знаю, кого я ожидал увидеть, возможно коренастое, черноволосое создание с милыми глазками. Но уж наверняка не красавицу, протянувшую мне руку со словами: «Я — Анна».

В те дни, до первой мировой войны, молодые женщины не пользовались косметикой. Губы без помады, золотые волосы, уложенные короной. Я помню, как смотрел на Анну, ослепленный ее красотой, а Виктор смеялся, довольный моим изумлением.

— Что я тебе говорил? — подмигнул он мне.

Мы сели за стол, и скоро все трое весело болтали. Чуть заметная сдержанность не умаляла очарования Анны, и я сразу почувствовал, что наша близкая дружба с Виктором открыла мне путь в круг дорогих ей людей.

Виктору, без сомнения, повезло, сказал я себе, и все тревоги относительно его решения жениться испарились, едва я увидел Анну. Как обычно при наших с Виктором встречах, разговор быстро перешел на горы.

— Вы собираетесь замуж за человека, который обожает лазить по скалам, — обратился я к Анне, — но никогда не поднимались на Сноудон, высящийся у вас под боком.

— Нет, — ответила она, — не поднималась.

Меня удивило некоторое замешательство, проскользнувшее в ее голосе. И чуть затуманились ее прекрасные глаза.

— Но почему? — настаивал я. — Это же преступление: родиться и вырасти в Уэльсе и ничего не знать о вашей самой высокой горе.

— Анна боится, — вмешался Виктор. — Всякий раз, когда я предлагаю ей съездить туда, она находит предлог для отказа.

Анна тут же повернулась к нему:

— Нет, Виктор, дело в другом. Ты просто не понимаешь. Взбираться на гору мне не страшно.

— Так почему же ты отказываешься?

Виктор накрыл ладонью ее руку, лежащую на столе. Я видел, как он влюблен, мог представить, какие счастливые дни ждут их впереди. Анна посмотрела на меня, и внезапно в ее взгляде я прочел слова, услышанные секундой позже.

— Горы требуют слишком многого. Им нужно отдавать все, что есть. И куда благоразумнее, по крайней мере таким, как я, держаться от них подальше.

Я понимал, что она имела в виду, или думал, что понимал. Но Виктор любил ее, она — Виктора, и мне казалось, что общее увлечение сблизит их еще больше, едва она сможет перебороть робость.

— Насчет восхождений вы совершенно правы. Разумеется, горам надо отдаваться целиком, без остатка, но вдвоем вам это удастся. Виктор не позволит вам ничего непосильного. Он более осторожен, чем я.

Анна улыбнулась, затем высвободила руку.

— Вы оба очень упрямы и ничего не понимаете. Я родилась на холмах и знаю, о чем говорю.

Тут к столику подошел наш общий знакомый, попросил Виктора представить его Анне, и о горах в тот день больше не вспоминали.

Они поженились шесть недель спустя, и мне не пришлось видеть новобрачную прекраснее Анны. Я хорошо помню побледневшего от волнения Виктора и свои мысли об ответственности, что ложилась на его плечи, о взятом им обязательстве осчастливить эту несравненную девушку.

За те шесть недель я часто виделся с Анной и, хотя Виктор и не подозревал об этом, сам влюбился в нее. Не ее природное обаяние, не ее красота, но удивительное сочетание того и другого, какое-то внутреннее сияние влекло меня к ней. Единственное, что беспокоило меня в отношении их будущего, так это излишняя шумливость Виктора, его беспечность и веселость, он отличался открытостью и простотой, из-за чего она могла замкнуться в себе. Анна и Виктор казались идеальной парой, когда уезжали после праздничного обеда, устроенного тетушкой Анны (ее родители умерли), и мне пригрезились не столь уж отдаленные годы, когда я буду гостить у них в Шропшире, став крестным отцом их первенца.

Вскоре после свадьбы я уехал по делам и лишь в декабре получил весточку от Виктора. Он приглашал к себе на рождественские праздники, и я с радостью согласился.

Они жили вместе около восьми месяцев. Виктор показался мне счастливым и всем довольным, Анна стала еще прекраснее. Я с трудом отрывал от нее взгляд. Встретили меня очень радушно, и я обосновался в старом добром доме Виктора, хорошо знакомом мне по предыдущим приездам. С первого взгляда я понял, что семейная жизнь Виктора удалась. И если, судя по фигуре Анны, они еще не ожидали наследника, ничто не мешало им наверстать упущенное.

Мы гуляли по поместью, охотились, читали по вечерам — словом, наслаждались жизнью.

Я обратил внимание, что Виктор приладился к спокойной манере Анны, хотя едва ли спокойствие являлось правильным определением присущего ей дара умиротворения. Умиротворение это, другого слова я не подберу, исходило из ее души и окутывало весь дом. Мне всегда нравились эти комнаты с высокими потолками, широкие окна, но теперь атмосфера покоя ощущалась еще острее, словно каждое бревнышко пропиталось необычной, раздумчивой тишиной.

Оглядываясь на ту рождественскую неделю, я не могу вспомнить традиционного веселья праздника. Я не помню, что мы ели или пили, посещали ли церковь, хотя Виктор, местный сквайр, не мог не зайти туда. В памяти отпечатался лишь ни с чем не сравнимый покой вечеров, когда закрывались ставни и мы усаживались перед горящим камином. Должно быть, деловая поездка очень утомила меня, потому что, сидя в доме Виктора и Анны, я не испытывал никаких желаний, кроме как расслабиться и погрузиться в благословенное, исцеляющее молчание.